Британский либерализм исповедовал концепцию политического невмешательства, при этом следует отметить, что либералы превыше всего ценили такие качества, как экономия, бережливость, трезвый экономический расчет. Такие абстрактные понятия, как «права и свободы личности», «религиозные ценности», отступали для них на второй план. Неудивительно, что в эпоху промышленной цивилизации доктрина либерализма получила самое широкое распространение в среде промышленников и предпринимателей. Либералы готовы были принять в свою среду тех представителей низших сословий, которые обладали «высокими моральными устоями», однако они крайне нетерпимо относились к любым социальным ограничениям в сфере бизнеса. Либерализм являлся прочным фундаментом всей общественной и профессиональной деятельности предпринимателя, и в этом не было ничего удивительного, ведь эта социальная концепция утверждала, что все без исключения предприниматели трудятся на благо будущих поколений. Такая концепция противоречила как христианству, так и исламу, однако противоречия с исламом казались гораздо более ощутимыми. Причина отчасти заключалась в том, что за прошедшие столетия доктрина ортодоксального ислама, в отличие от христианства, не подвергалась сколько-нибудь существенным изменениям. Помимо всего прочего предприниматели Индии находились в значительно более сложной экономической ситуации: экономика в этой стране развивалась значительно медленнее, чем в Великобритании. Улемам не составило особого труда опровергнуть теорию Ахмад-хана, и его новая теология не получила широкого распространения.
Но на практике многие выдвинутые Ахмад-ханом идеи как нельзя лучше подходили к современным ему индийским реалиям. Он призывал не жить как англичане, но занять достойную нишу в созданном ими обществе. Чтобы добиться этого, вовсе не обязательно было заимствовать британский либерализм, но только адаптировать те из его ценностей, которые могут заменить ушедшие в прошлое ценности империи Великих Моголов. И в этом мусульманам вполне могли помочь некоторые части теории Ахмад-хана, который, наряду с общей теологией, уделял особое внимание тем аспектам ислама, которые связаны были с практической, повседневной жизнью человека, и эта сторона его учения особенно привлекала состоятельных мусульман. Опираясь на их поддержку, Ахмад-хан основал в Алигархе мусульманский университет, где преподавали как современные науки на английском языке, так и исламскую теологию в более-менее традиционной ее форме. В результате выпускники университета могли работать в оританских фирмах и правительственных учреждениях, оставаясь при этом правоверными мусульманами. Они принимали его политическое руководство, целью которого было заключить альянс между правящими классами британского и мусульманского общества. Основой такого альянса могла бы стать лояльность к политическому режиму британцев, другими словами, мусульманам следовало признать, что этот политический режим способствовал экономическому и культурному процветанию Индии. Таким образом, сторонники ислама могли сохранить свою культурную и экономическую независимость, что отвечало интересам многих состоятельных мусульман.
Некоторые из учеников Ахмад-хана разработали другое, гораздо менее радикальное обоснование такой политики, интерпретируя ислам как изначально «либеральное» учение, однако идеальной социальной моделью им представлялся лишь ислам классического Аббасидского халифата с его культурной открытостью и жаждой знаний. Взяв на вооружение концепцию некоторых западных исламистов, они объявили, что ислам явился той движущей силой, благодаря которой в странах Западной Европы стали развиваться наука и технический прогресс; в эпоху суфизма ислам утратил присущее ему прогрессивное начало, и современные мусульмане должны заново обрести эти утраченные духовные ценности, а для этого им необходимо учиться у Запада. Таким образом, проблема культурного наследия ислама оставалась по-прежнему актуальной, в рамках этой концепции молодые мусульмане ощущали себя не просто индийцами, но в первую очередь мусульманами.
Буржуазный ислам и урду
Ислам по-прежнему играл заметную роль в жизненном укладе сельских жителей, однако он не принял форму отдельной культуры, которая четко отделила бы мусульманскую деревню от индуистской. Целые деревни и даже многие крупные регионы страны (например, Синд и Восточная Бенгалия) населены были исключительно мусульманами, индуисты на этих территориях были представлены лишь немногочисленными представителями правящих сословий — крупными землевладельцами и ростовщиками. В тех деревнях, где население было смешанным, мусульмане создали свою систему каст, наподобие индийской. Таким образом, в деревнях социальные различия между мусульманами и индусами были в значительной степени обусловлены традициями данной конкретной местности, однако практически всегда эти различия имели под собой экономическую почву. В одних регионах землевладельцы были мусульманами, а крестьяне — индуистами, а в других — наоборот. Таким образом, конфликты между мусульманами и индуистами, иногда достаточно острые, не выходили за рамки локальных и были проявлением классовых противоречий, которые оставались в рамках общего культурного контекста.
Сэр Сайид в окружении учеников. Фото XIX в.
В среде городского населения традиции ислама играли гораздо более значительную роль. Мусульманские и индуистские торговцы жили бок о бок, у них были общие социальные взгляды, однако религиозные различия влияли и на другие культурные особенности. У них были разные праздники, они читали и слушали разные книги, воспевали разных исторических героев, носили разную одежду (заметим, у каждой касты был свой костюм), и даже традиции у них несколько отличались: мусульмане отдавали предпочтение мясным блюдам, а индусы — вегетарианской пище. В данной ситуации поводом для конфликта могли быть экономические интересы отдельных групп, но главной его причиной оставалось разделение одного и того же экономического класса на две группы по культурному признаку. Индуисты и мусульмане не заключали (как правило) смешанных браков, и их дети, несмотря на то что могли дружить друг с другом, принадлежали к отдельным социальным классам. Эти отдельные классы не имели между собой тех клановых связей, которые возникают в результате браков или общего чувства сопричастности, которое существует даже между незнакомыми людьми, принадлежащими к одной и той же социальной страте. Однако разница в экономических интересах не порождала классовых конфликтов, поскольку и мусульмане, и индусы в городах принадлежали к одному и тому же классу торговцев.
В городах развитие специфической исламской культуры сопровождалось подъемом лояльности мусульманского общества на основе общих интересов. Оно настороженно относилось к радикальным социальным теориям, разрушающим саму ткань существующих культурных связей. Большинство населения выступало за сохранение тех социальных порядков, которые уже доказали свою жизнеспособность.
Эта тенденция еще больше усилилась в конце XIX века, когда возникла угроза начала открытого конфликта между мусульманами и индуистами. В деревнях классовые конфликты естественным образом приобретали религиозную и коммуналистскую окраску. Напряженность в городах, не всегда связанная с готовыми разделять и властвовать англичанами, усиливалась под действием сил, воздействовавших в ходе модернизации на каждую из групп. Когда индуисты попытались возродить свое культурное наследие, стремясь обрести самоидентификацию перед лицом мусульман, они обратились к древней санскритской культуре, существовавшей до прихода мусульман. Они стремились очистить свою культуру от чужеродных элементов, связанных с исламской культурной традицией. Например, в верховьях Ганга существовали две письменные разновидности общего языка: с персидской графикой (известный как язык урду) и санскритской графикой (известный как язык хинди). Многие индусы сознательно переходили с урду, изобилующего персидскими словами и связанного с исламом, на хинди, в котором персидские слова заменялись эквивалентами из санскрита, что связывало его с древней культурой индусов. Когда индусы основали общественное движение, главная цель которого заключалась в том, чтобы заменить урду на хинди, мусульмане (не без помощи индусов, которым было чуждо коммуналистское мышление), в свою очередь, основали свое общественное движение, главная цель которого заключалась в том, чтобы защищать и пропагандировать язык урду. В среде простонародья все эти «лингвистические» противоречия зачастую принимали форму открытого противостояния: индусы, например, могли устроить шумную манифестацию у здания мечети во время традиционного мусульманского салята, а мусульмане, в свою очередь, начинали прилюдно забивать коров для еды. К середине XIX столетия во многих регионах Индии межэтническое противостояние стало приобретать все более ожесточенный характер, этнические конфликты все чаще выливались в открытые вооруженные столкновения.
