Золотые годы 2 9 3
У нас нет причин сомневаться в том, что капитализм был сознательно реформирован в течение последних военных лет, г. .-явным образом теми американскими и британскими политиками, которые имели для этого возможности. Ошибочно считать, что люди никогда не извлекают уроков из истории. Опыт межвоенных лет, и в особенности Великой депрессии, был столь катастрофическим, что теперь никто не мог и мечтать (как это делали многие общественные деятели после окончания Первой мировой войны) о скором возвращении к довоенному уровню. Мужчины (женщины пока еще почти не допускались в первые эшелоны общественной жизни), определявшие принципы послевоенной экономики и перспективы мирового экономического порядка, все пережили эпоху Великой депрессии. Некоторые, подобно Дж. М. Кейнсу, вышли на общественную арену еще до 1914 года. И даже если воспоминаний об экономическом крахе 1930х годов было недостаточно, чтобы заставить их желать реформировать капитализм, то тем, кто только что воевал с гитлеровской Германией, ставшей порождением Великой депрессии, а также тем, кто оказался лицом к лицу с перспективой коммунизма и советской власти, распространявшейся по руинам бездействовавшей капиталистической экономики, был очевиден тот огромный-политический риск, которому подвергнется Запад, если этого не будет сделано.
Этим государственным деятелям были очевидны четыре обстоятельства. Катастрофа межвоенных лет, повторения которой ни в коем случае нельзя было допустить, произошла главным образом из-за краха мировой торговой и финансовой системы и, как следствие, раздробления ее на разновидности автаркических национальных экономик. Раньше мировую экономическую систему стабилизировала гегемония британской экономики и ее валюты — фунта стерлингов. Между Первой и Второй мировыми войнами Великобритания и фунт стерлингов больше не являлись достаточно прочными, чтобы выдержать такое бремя, которое могли теперь взять на себя лишь Соединенные Штаты и доллар. (Этот вывод, естественно, вызвал гораздо больший энтузиазм в Вашингтоне, чем в остальном мире.) Великая депрессия явилась следствием недостатков ничем не ограниченного свободного рынка. Следовательно, отныне этот рынок надлежало подкреплять государственным планированием и управлением экономикой. Наконец, по социальным и политическим соображениям нельзя было допустить возвращения массовой безработицы. Государственные деятели за пределами англоязычных стран имели мало влияния на перестройку мировой торговой и финансовой системы, но в основном одобряли отказ от прежнего либерализма свободного рынка. Осуществление государственного планирования и руководства экономикой не было новшеством для некоторых стран, в частности для Франции и Японии. Даже государственная собственность и регулирование промышленного развития
294
«Золотая эпохам)
были довольно широко распространены в западных странах после 1945 года. Данный вопрос не являлся всего лишь предметом идейных разногласий между социалистами и антисоциалистами, а общий сдвиг влево, присущий политике Сопротивления, сделал его более значимым, чем в
довоенное время, что хорошо видно на примере французской и итальянской конституций 1946— 1947 годов. Так, даже после пятнадцати лет социалистического правления (в 1960 году) государственный сектор в Норвегии занимал меньшее место в экономике, чем в Западной Германии, отнюдь не склонной к национализации.
Что касается социалистических партий и рабочих движений, столь распространенных в Европе после войны, то они быстро приспособились к новому реформированному капитализму, поскольку из практических соображений не проводили своей собственной экономической политики, за исключением коммунистов, чья политика состояла в захвате власти, а затем следовании модели СССР. Прагматичные скандинавы оставили свой частный сектор нетронутым. Британское лейбористское правительство 1945 года также не предприняло никаких мер для его реформирования и проявило полное отсутствие интереса к планированию, что было весьма странно, особенно по сравнению с решительной плановой модернизацией, предпринятой несоциалистическим французским правительством. Левые фактически сосредоточили усилия на улучшении условий своих избирателей-рабочих и на социальных реформах, проводимых с этой же целью. Но поскольку у них не было ничего, кроме призывов к свержению капитализма (хотя ни одно социалистическое правительство не знало, как это сделать, и не пыталось осуществить), то для финансирования своих целей им оставалось лишь уповать на процветание капиталистической экономики. В сущности, их вполне устраивал реформированный капитализм, признающий важность лейбористских и социал-демократических устремлений.
Одним словом, по разным причинам политики, чиновники и даже многие бизнесмены послевоенного Запада были убеждены, что о возврате к принципу невмешательства государства в экономику и к прежнему свободному рынку не могло быть и речи. Четко определенные политические задачи—полная занятость, сдерживание коммунизма, модернизация отсталой и разрушенной экономики — имели абсолютный приоритет и оправдывали вмешательство правительства в экономику. Даже режимы, преданные принципам политического и экономического либерализма, теперь могли и должны были осуществлять экономическую политику способами, некогда отвергавшимися ими как «социалистические». Именно так Великобритания и даже США управляли своей военной экономикой. Будущее было за экономикой смешанного типа. Однако бывали моменты, когда старые традиции фискальной умеренности, стабильной валюты и устойчивых цен все еще принимались во внимание, хотя уже и не являлись решающими. Начиная с 1933 года пугала инфля-Золотые годы 295
ции и финансового дефицита больше не отгоняли птиц с полей экономики, однако злаки на них все же росли.
Это были серьезные изменения. Именно они подвигли американского государственного деятеля, приверженца классического капитализма А. Гарри-мана в 1946 году сказать своим соотечественникам: «Люди нашей страны больше не боятся таких слов, как „планирование" (...) они признали тот факт, что правительство должно строить планы так же, как и отдельные граждане» (Maier, 1987, Р-129). Благодаря этим новым веяниям поборник экономического либерализма и американской экономики Жан Монне (i888—1979) перешел в лагерь страстных сторонников французского экономического планирования. Эти веяния превратили экономиста лорда Лайонела Роббинса, поборника свободного рынка, некогда защищавшего традиционный капитализм от Кейнса и читавшего лекции совместно с Хайеком в лондонской Школе экономики, в руководителя полусоциалистической британской военной экономики. В течение примерно тридцати лет существовало согласие, особенно в США, среди западных теоретиков и политиков, определявших, что должны делать остальные некоммунистические страны, а главное, чего они не должны делать. Все хотели роста производства, расширения международной торговли, полной занятости, индустриализации и модернизации, и все были готовы к обеспечению этих благ, если будет необходимо, с помощью систематического правительственного контроля и управления смешанной экономикой, а также с помощью сотрудничества с рабочим движением при условии, что оно не является коммунистическим. «Золотая эпоха» не стала бы золотой без согласия в том, что для выживания капитализма («свободного предпринимательства», как его больше любили именовать) * его нужно было спасать от себя самого.
