Даже революции, которыми закончились обе войны, были совершенно различными. Социальные потрясения после Первой мировой войны были Эпоха тотальной войны
порождены отвращением к тому, что большинство современников считало бессмысленной бойней. Эти революции носили антивоенный характер. Революции, произошедшие после Второй мировой войны, возникли на волне народной борьбы против общего врага—Германии, Японии, т. е. против империализма. Эти революции, как бы ни были они кровопролитны, их участники считали справедливыми. Но с точки зрения историка оба типа послевоенных революций, как и обе мировые войны, можно рассматривать как единый процесс. К этому предмету мы теперь и обратимся.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Мировая революция
При этом [Бухарин] добавил: «Думаю, что мы вступили в тот период революции, который может продлиться пятьдесят лет, прежде чем она, наконец, победит во всей Европе, а затем и во всем мире».
Артур Рэнсом. Шесть недель в России в 1919 (Ransome, 1919, Р- 54)
Как ужасно читать поэму Шелли (не говоря уже о песнях египетских крестьян зооо-летней давности), осуждающую угнетение и эксплуатацию. Наверное, их будут читать и в будущем, когда все еще сохранятся угнетение и эксплуатация, и люди скажут: «Еще в те дни...»
Бертольд Брехт, читая «Маску анархии» Шелли в 1938 году (Brecht, 1964)
Вслед за французской революцией в Европе произошла русская революция, и это еще раз напомнило миру, что даже самый могущественный из захватчиков может быть побежден, если судьба отечества находится Б руках бедноты, пролетариата, рабочих людей.
Из стенной газеты итальянских партизан ig-u бригады Эусебио Джамбоне, 1944 (Pavone, 1991, р. 406)
Порождением войны двадцатого века стала революция, в частности русская революция 1917 года (в результате которой появился Советский Союз, на завершающем этапе тридцатилетия мировых войн превратившийся в сверхдержаву), а в более общем смысле революция как общемировая константа в истории двадцатого столетия. Сама по себе война не обязательно приводит к кризису, распаду и революции в воюющих государствах. В действительности до 1914 года наблюдалась как раз противоположная практика, во всяком случае в отношении прочных режимов, не испытывавших проблем с легитимностью власти. Наполеон I горько жаловался, что австрийский император мог благополучно властвовать, проиграв сотню сражений, а король Пруссии—пережив Мировая революция
военную катастрофу и потеряв половину своих земель, в то время как сам он, дитя французской революции, оказался бы под угрозой после первого поражения. Но в двадцатом веке влияние мировых войн на государства и народы стало столь огромным и беспрецедентным, что они были вынуждены напрягаться до последних пределов, а то и до точки разрушения. Только США вышли из мировых войн почти такими же, как вступали в них, разве что став еще сильнее. Все остальные государства в конце войны ждали серьезные потрясения.
Казалось очевидным, что прежний мир обречен. Старое общество, старая экономика, старые политические системы, как говорят китайцы, «утратили благословение небес». Человечеству нужна была альтернатива. К 1914 году она уже существовала. Социалистические партии, опираясь на поддержку растущего рабочего класса своих стран и вдохновленные верой в историческую неизбежность его победы, олицетворяли эту альтернативу в большинстве стран Европы (Эпоха империй, глава s)- Казалось, нужен лишь сигнал, и народ поднимется, чтобы заменить капитализм социализмом, а бессмысленные страдания мировой войны—чем-то более позитивным, например кровавыми муками и конвульсиями рождения нового мира. Русская революция или, точнее, большевистская революция в октябре igi/ года была воспринята миром в качестве такого сигнала. Поэтому для двадцатого столетия она стала столь же важным явлением, как французская революция 1789 года для девятнадцатого века. Не случайно история двадцатого века, являющаяся предметом исследования этой книги, фактически совпадает со временем жизни государства, рожденного Октябрьской революцией.
Однако Октябрьская революция имела гораздо более глобальные последствия, чем ее предшественница. Хотя идеи французской революции, как уже известно, пережили большевизм, практические последствия октября 1917 года оказались гораздо более значительными и долгосрочными, чем последствия событий 1789 года. Октябрьская революция создала самое грозное организованное революционное движение в современной истории. Его мировая экспансия не имела себе равных со времен завоеваний ислама в первый век его существования. Прошло всего лишь тридцать или сорок лет после прибытия Ленина на Финляндский вокзал в Петрограде, а около трети человечества оказались живущими при режимах, прямо заимствованных из «Десяти дней, которые потрясли мир» (Reed, 1919), под руководством ленинской организационной модели — коммунистической партии. После второй волны революций, возникших на заключительной стадии длительной мировой войны 1914—1945 годов, большинство охваченных ими стран пошло по пути СССР. Предметом настоящей главы является именно эта двухступенчатая революция, хотя сначала мы рассмотрим первую, определяющую революцию 1917 года и тот особый отпечаток, который она наложила на своих последователей.
Влияние, оказанное ею, было поистине огромно.
0 О «Эпоха катастроф»
1
В течение значительного периода «короткого двадцатого века» советский коммунизм претендовал на то, чтобы стать альтернативной капитализму более прогрессивной системой, исторически призванной одержать над ним победу, поскольку большую часть этого периода даже многие из тех, кто отвергал притязания коммунизма на превосходство, были уверены, что он победит. За исключением достаточно существенного периода 1933—1945 годов (см. главу s), международную политику всего «короткого двадцатого века», начиная с Октябрьской революции, легче всего расценивать как извечную борьбу сил старого порядка против социальной революции, победу которой напрямую связывали с судьбой Советского Союза и международного коммунизма.
По мере того как проходил «короткий двадцатый век», подобное представление о мировой политике как о дуэли двух конкурирующих социальных систем (каждая из которых после 1945 года объединилась вокруг сверхдержавы, обладавшей оружием массового поражения) становилось все менее реалистичным. К igSo-M годам это так же мало значило для международной политики, как крестовые походы. Тем не менее можно понять, откуда возникло такое представление. Вспомним, что с еще большей убежденностью, чем даже французская революция в якобинский период, Октябрьская революция считала себя не столько национальным, сколько всемирным явлением. Она совершалась не для того, чтобы дать свободу и социализм России, а чтобы стать началом мировой пролетарской революции. Для Ленина и его товарищей победа большевизма в России являлась прежде всего началом сражения за победу большевизма в более широком мировом масштабе, которая только в этом случае имела смысл.
То, что царская Россия созрела для революции, вполне ее заслуживала и что эта революция
