прочая домашняя электроника, фото-и видеоаппаратура. Шел процесс постоянного уменьшения размеров этих приборов, т. е. их портативности, что значительно увеличивало диапазон их применения и рынок сбыта. Однако техническая революция не менее ярко проявилась в, казалось бы, внешне не изменившихся товарах, которые со времен Второй мировой войны были полностью преобразованы, как, например, прогулочные яхты. Их мачты, корпус, паруса, такелаж и навигационное оборудование имели мало или вообще ничего общего с судами межвоенного периода, за исключением формы и назначения.
Во-вторых, чем более сложная технология использовалась, тем сложнее и дороже был путь от изобретения изделия до его производства. «Исследование и разработка» (R & D) приобрели главное значение для экономического роста, и по этой причине уже имевшееся огромное преимущество развитых рыночных экономик над остальными укрепилось еще больше. (Как мы увидим в главе i6, введение технических новшеств нашло слабое распространение в социалистических экономиках.) Типичная развитая страна в 19?о-е годы имела свыше тысячи ученых и инженеров на каждый миллион населения. В Бразилии их число равнялось примерно 250, в Индии—130, в Пакистане— 6о, в Кении и Нигерии—30 (UNESCO, 1985, Table 5-iS). Кроме того, инновационный процесс стал настолько непрерывным, что стоимость разработки новых изделий становилась все более заметной составляющей стоимости товара. В военной промышленности, где, по общему признанию, деньги не являлись основной целью производства, новые устройства и технологии, едва
288
«Золотая эпоха>
появившись на рынке, сразу же уступали место еще более новым и совершенным (и конечно, гораздо более дорогостоящим), принося значительные финансовые прибыли занятым в производстве корпорациям. В отраслях, более ориентированных на массовый рынок, таких как производство лекарств, на новых и действительно необходимых медикаментах, особенно защищенных от конкуренции патентными правами, можно было сделать состояния, которые, по словам производителей, были совершенно необходимы им для дальнейших исследований. Менее защищенные производители должны были наживаться быстрее, поскольку как только продукция их конкурентов достигала рынка, цены резко падали.
В-третьих, новые технологии требовали чрезвычайно больших капиталовложений и (за исключением высококвалифицированных ученых и специалистов) меньших затрат людского труда или же вообще заменяли его автоматикой. Главной особенностью «золотой эпохи» являлось то, что она требовала постоянных значительных капиталовложений и все меньше нуждалась в людском труде, рассматривая людей исключительно как потребителей. Однако темпы экономического подъема были столь высоки, что современникам это не было заметно. Напротив, экономика развив ал ась-стель интенсивно, что даже в индустриальных странах доля промышленных рабочих среди занятого населении оставалась прежней и даже увеличивалась. Во всех развитых странах, кроме США, резервы рабочей силы, увеличившиеся во время довоенной депрессии и послевоенной демобилизации, истощились, и жители сельских регионов, эмигранты и замужние женщины, до этого находившихся вне рынка рабочей силы, стали поступать на него во все больших количествах. Тем не менее идеалом, к которому стремилась «золотая эпоха» (достигнутым только частично), являлось производство и даже обслуживание без применения человеческого труда: роботы-автоматы, собирающие автомобили, тихие помещения, наполненные рядами компьютеров, контролирующих выделение энергии, поезда без машинистов. Люди были необходимы подобной экономике только в качестве потребителей товаров и услуг. В этом и состояла главная проблема. Но в «золотую эпоху» она все еще казалась далекой и нереальной, как будущая смерть вселенной от повышения энтропии, о которой человечество предупреждали еще ученые Викторианской эпохи.
Напротив, создавалось впечатление, что все проблемы, существовавшие при капитализме в «эпоху катастроф», исчезли навсегда. Пугающая и неотвратимая последовательность циклов взлетов и депрессий, столь устрашавших человечество в период между Первой и Второй мировыми войнами, превратилась в череду умеренных колебаний благодаря разумному управлению макроэкономикой (по крайней мере в этом были убеждены экономисты — последователи Кейнса, консультировавшие теперь правительства). Безработица? Но где ее можно было найти в развитых странах в гдбо-е годы, когда в Золотые годы
Европе в среднем она составляла лишь 1,5%, а в Японии—1,з % ? (Van der Wee, 1987, р- 77) Она не была ликвидирована только в Северной Америке. Нищета? Конечно, большая часть человечества по-прежпему жила в бедности, но какое отношение могли иметь строки из «Интернационала» «Вставай, проклятьем заклейменный» к рабочим старых центральных промышленных регионов, если теперь их целью являлись покупка собственного автомобиля и проведение ежегодного оплачиваемого отпуска на пляжах Испании? А если вдруг наступили бы трудные времена, разве государство «всеобщего благоденствия» не предоставило бы им такую поддержку, о которой они раньше не могли даже мечтать, и не защитило бы от болезней, несчастных случаев и ужасной нищей старости? Их доходы росли год от года почти автоматически, и казалось, так будет продолжаться вечно. Доступный им спектр товаров и услуг, предлагаемых системой производства, сделал прежние предметы роскоши предметами ежедневного потребления, и число их увеличивалось год от года. Чего еще в материальном отношении могло желать человечество, кроме распространения прибылей, уже обретенных счастливчиками в некоторых странах, на несчастных обитателей регионов, еще не вступивших в эпоху развития и модернизации,- кеторые составляли большую часть земного шара?
Так какие же проблемы оставалось решить? Один очень известный британский социалист писал в 1956 году: «Традиционно экономические проблемы, порожденные капитализмом,—бедность, массовая безработица, нищета, нестабильность и даже возможность крушения всей системы заботили главным образом социалистов <...) Капитализм был реформирован до неузнаваемости. Несмотря на случающиеся время от времени незначительные спады и платежпые кризисы, полная занятость и достаточный уровень социальной стабильности, похоже, могут сохраниться. Можно ожидать, что автоматизация постепенно решит все оставшиеся проблемы недопроизводства. По прогнозам, в результате теперешних темпов роста в течение следующих пятидесяти лет национальный доход утроится» (Crosland, 1957, Р- 5*7) ·
III
Как же объяснить этот необычайный и совершенно неожиданный триумф системы, которая половину срока своего существования, казалось, находилась на грани разрушения? Объяснений, конечно, требует не сам факт длительного периода развития и благосостояния, наступивший вслед за периодом экономических и иных трудностей и катаклизмов. Такая последовательность «длинных волн» протяженностью в полвека формировала основной ритм истории капиталистической экономики еще с конца девятнадцатого ве-«Золотая эпоха»
ка. Как мы видели (глава 2), еще «эпоха катастроф» привлекла внимание к этому типу флуктуации, природа которых пока остается неясной. В мире они известны под именем русского экономиста Кондратьева. В долгосрочной перспективе «золотая эпоха» стала очередным взлетом «по Кондратьеву», подобно великому буму Викторианской эпохи (1850—1873) (странным образом их даты почти совпадают—с интервалом в столетие), а также belle epoque эдвар-дианского периода. Как и в случае предыдущих аналогичных резких подъемов, ей предшествовал и за ней следовал резкий спад. Однако объяснения требует сам небывалый размах и интенсивность этого подъема, вполне соответствовавшего небывалому размаху и глубине предшествующей эпохи кризисов и депрессий.
