Вот идет и сам командир роты. Он низко надвинул свою шапку и остро блестит из-под нее глазами. Дневальный караулит у двери: чтобы не прозевать его прихода. Вот комроты на пороге барака. Помкомроты набрал полные легкие воздуха и орет:
– Пересыльная рота, смирно! Равнение на середину!
– Здравствуйте, пе-ре-сыль-ная рота! – здоровается комроты.
– Здрррааа...! – с дребезжанием оконных стекол отвечают прибывшие.
Беда той партии, которая почему-либо ответит командиру роты без дребезжания оконных стекол. «Товарищ помощник, вы еще не научили заключенных отвечать на приветствие командира роты как следует», – скажет ротный командир и уйдет. Не успеет он выйти из барака, как заключенные услышат: «Партия, слушай мою команду – налево, направо, кругом!» И потом несколько сот раз «здра», и «здра», и «здра»... После этого помкомроты опять посылает за командиром роты...
Если случалось, что к вновь прибывшим приходил кемьперпунктовский лагерный староста Курилко, тогда совсем беда. Этот совсем психически больной тип по 3 – 4 часа муштровал заключенных, поворачивая «направо, налево», опять «направо» и «налево» и «кругом»; по 500 – 600 раз заставлял отвечать «здра», двадцать раз повторял: «Это вам не Бутырская тюрьма. Это вам не Таганка, а это четыре огненные буквы: О... Г... П... У...»; говорил, что научит ходить вокруг столба прямо, отвечать так, «чтобы в Соловках колокола гудели», чтобы в Ленинграде было слышно», «чтобы шапки с голов летели». Все это собственные выражения Курилки, он первый стал их употреблять. Командиры рот, их помощники и комвзводы переняли их от изобретателя. Кто только не знает в СЛОНе Курилку! У кого не становятся дыбом волосы, когда он услышит секретнейшее сообщение: «Курилко идет».
– Что, шакал, ты еще жив? – спрашивает обычно Курилко какого-нибудь встретившегося заключенного.
– Так точно, жив.
– Десять лет ты, брат, прожил лишнего, – скажет, сверкнув звериными глазами, Курилко и пойдет дальше.
– Заключенные! – отдает распоряжение помкомроты, когда командир роты ушел к себе на отдых. – Вылетайте по одному, пулей! – за своими вещами.
– Влетай пулей на нары! – кричат комвзводов идущим со двора с вещами.
– Гражданин начальник, на нарах уже места нет, там уже повернуться нельзя. Куда прикажете поместиться?
– Лезь под нары!
– Там, гражданин начальник, ничего не видно, да и вода там везде.
– А... К теще в гости приехал, что ли?.. Влетай!..
Претендующий на сухое место, получив удар, влетает под нары. Там он сидит, пока не услышит новую команду, и думает о том, что его еще ожидает впереди. А впереди, читатель, у него длинный, тяжелый и до жути страшный путь. Быть может, он вспоминает мать, отца, детишек, свой дом, родную деревню, свою пусть теперь закрытую, но такую памятную и сердцу близкую церковь. Возможно, он надеется ее снова увидеть. Если надеется, он глупец: из СЛОНа он к родным местам и липам не возвратится.
Врачебный осмотр. «Вылетай пулей из барака!» – кричат минут через двадцать – тридцать комвзводов притихшим заключенным. Все стремглав бегут на двор и без команды, сами знают обязанность! – строятся по четверкам.
– Чище разберись в четверках! – опять орут комвзводов. – Первая четверка, три шага вперед, марш! Вторая! Третья! Четвертая!
Это новая поверка. После нее 200 – 300 человек ведут на освидетельствование. Пока врач осматривает одного, остальные стоят на дворе, и, если это зимой, на сорокаградусном морозе они лязгают зубами, как голодные собаки. А комвзводов то и дело орут: «Чище держать равнение в четверках!», «Руки держать по швам!», «Не разговаривать!..».
Любопытно происходит это «медицинское освидетельствование».
– Иванов! – вызывает заключенного писарь, устроившийся по инвалидности на канцелярскую работу.
– Иван Макарович! – выкрикивает в ответ свое имя и отчество Иванов, наученный этому приему еще в тюрьмах, через которые он шел этапом.
– На что жалуешься, Иванов? – спрашивает врач.
– Да я, гражданин начальник, слабый я очень...
– Сними рубашку.
Иванов еще не успел снять рубашку и наполовину, а доктор уже говорит: «Пишите четвертую категорию».
– Следующий, Иванченко! – кричит писарь.
– Товарищ командир взвода, прикажите заключенным раздеваться в коридоре, – дает распоряжение какой-нибудь лекпом. А в коридоре, если это зимой, градусов двадцать ниже нуля.
– Иванченко, на что жалуешься?
– Слабый я, гражданин доктор... За неделю, как выехал из Ростова, совсем отощал: полфунта хлеба...
– Довольно ныть, – перебивает командир взвода, присутствующий при освидетельствовании, – отвечай, что болит у тебя?
– Пишите четвертую, – торопится доктор.
– Петров!
– Николай Ефимович!
– На что жалуешься?
– У меня туберкулез, гражданин доктор. Справку от доктора об этом у меня отобрали в Бутырке...
– Четвертую! – говорит писарю доктор.
– Шматченко!
– Никита Миколаевич!
– На что жалуешься?
– Посмотрите, гражданин доктор, у меня грыжа начинается.
– Четвертую, – приказывает доктор, бросив беглый взгляд на грыжу, а сам нервно кусает себе губы.
– Гражданин доктор! Да я же, ей-богу, не могу работать в лесу, – умоляюще говорит Шматченко, уже узнав, что четвертая категория работает на самых тяжелых работах.
– Ничего не могу поделать, Шматченко... Я рад бы дать третью категорию... – говорит доктор, – но не могу. – А сам уж нервно подергивается.
Я не назову фамилии этого врача, ибо не хочу ставить его под «огненные», как говорит Курилко, буквы: О... Г... П... У...! И не один этот врач говорит: «Что же я могу поделать! Я и рад был бы, но...»
За небольшим исключением все так говорят – инженеры, техники, агрономы, даже слоновские десятники, бьющие морды другим лишь потому, что они не хотят быть сами битыми.
Но почему же все-таки туберкулезному и заключенному с грыжей дается четвертая категория, обязывающая их работать на тяжелых лесных работах? – спросит читатель. Да по той простой причине, что они присланы на принудительные работы. От них ОГПУ ждет экспортного леса. А сами они лично ОГПУ не нужны: они «антисоветский элемент».
Бывает и еще лучше: начальник санитарного отдела, Яхонтов, получая от врача список «освидетельствованных», просматривает его, и, если четвертой категории меньше 85%, он переправляет третью категорию на четвертую. Заключенных с третьей категорией трудоспособности в СЛОНе не полагается больше 12%. С ней занимаются менее тяжелыми работами – лесосплавом, погрузкой, на кирпичных заводах и т. д. Второй категории «полагается» лишь 3%. Это явные инвалиды. Они исполняют обязанности поваров, дневальных, сторожей, курьеров и т. д.
