Многие собрания созывались по прямым приказам из Москвы. Так, 29 ноября 1937 г. на места была отправлена телеграмма за подписью Сталина, в которой сообщалось, что ЦК ВКП(б) в связи с третьей годовщиной со смерти Кирова предлагает провести открытые партийные собрания, «мобилизуя членов партии и трудящихся на беспощадное выкорчевывание троцкистско-бухаринских агентов иностранных разведок и изменников родины»
[830]. В декабре 1937 г., в самый разгар репрессий, было организовано шумное празднование 20-летия органов ВЧК-ОГПУ-НКВД. Накануне во все обкомы, крайкомы, ЦК компартий республик пошла телеграмма, подписанная Сталиным: «Цека предлагает отметить двадцатую годовщину ВЧК-ГПУ-НКВД двадцатого декабря в печати и на совместных заседаниях актива партийных, советских, профсоюзных, комсомольских, других общественных организаций, а также провести беседы, доклады, собрания на предприятиях и колхозах, разъяснив роль и значение советской разведки в борьбе со всякого рода шпионами, вредителями и другими врагами советского народа»
[831].
Правила проведения подобных собраний предполагали не только формальное обсуждение официальных материалов, но и их привязку к ситуации в конкретном учреждении, на предприятии или в колхозе. Участники собрания, «развивая критику и самокритику» должны были каяться сами и обличать своих коллег и знакомых. Благодаря этому собрания периода террора выполняли несколько функций. С одной стороны, они были методом пропаганды сталинской политики чисток и соответствующего «промывания мозгов». С другой — являлись способом коллективного разоблачения новых «врагов» и поощрения взаимных доносов. О механизме учета таких доносов дает представление решение бюро Азовско-Черноморского крайкома партии от 7 февраля 1937 г. «О проверке и расследовании фактов, приводившихся при выступлениях на пленумах и собраниях партактива». Постановление предписывало горкомам и райкомам «тщательно расследовать все факты, изложенные при выступлениях». Причем аналогичные решения райкомы и горкомы должны были принять в отношении проверки заявлений, сделанных на собраниях в первичных партийных организациях
[832]. Однако в какой мере такие «сигналы общественности» действительно использовались НКВД пока неизвестно.
Митинги, собрания и другие коллективные мероприятия были главными формами практики непосредственного участия широких масс населения в кампаниях «повышения бдительности». Кроме этого, под террор перестраивалась деятельность всего пропагандистского аппарата. Рассказами о «вредителях» и «шпионах» были переполнены газеты, радиопередачи, кинофильмы, соответствующие сюжеты вводились в учебную литературу и т. д. Несмотря на примитивность и однообразие, пропаганда террора имела ряд сильных сторон, которые повышали ее эффективность. Можно отметить, что значительная часть материалов описывали конкретные (хотя и не реальные) ситуации, максимально «приближенные к жизни». Троцкист Ц., который «долгое время маскировался под активного комсомольца», в 1928 г. был осужден и выслан из Ленинграда в один из городков Северного края. Там, поселившись на квартире в семье М., он сумел обработать их дочь, 16-летнюю комсомолку, в «троцкистском духе», возвратился с ней в Ленинград, устроил ее на оборонный завод, где она, в свою очередь, вовлекла в контрреволюционную работу еще несколько молодых ребят. Шпион Л. в 1930 г. ездил в заграничную командировку, где увлекся красивой иностранкой Кларой и в пьяном виде дал ей расписку, что поможет германской разведке. Вернувшись в СССР, Л. уже начал забывать об этой истории, когда один из иностранных инженеров, работавших на его заводе, передал ему письмо от Клары, предъявил расписку и потребовал секретные материалы. Л. стал предателем. Молодой иностранный ученый X., приехавший в СССР на практику, снимал квартиру у заведующей столовой воинской части. Заведя с ней дружбу, X. устраивал вечеринки, на которые приглашались военные, «всякими коварными способами опутывает их и организует довольно широкую шпионскую сеть» и т. д.
[833] Что удивительного было в таких историях, кроме их многочисленности? В самом деле, редко ли люди заводят новые знакомства, собираются на вечеринки. Многие инженеры и ученые в те годы действительно ездили в зарубежные командировки. Стандартность и обыденность «шпионско-вредительских» примеров усиливали доверие к пропагандистским штампам. Тем более что население страны приучалось к «поискам врагов» в течение многих лет, а какие-либо альтернативные источники информации, способные поколебать официальные версии событий, полностью отсутствовали.
Эффективность пропаганды, несомненно, повышал тот факт, что репрессиям 1936–1938 гг. целенаправленно придавался характер своеобразной антибюрократической революции. Советская элита в относительных величинах пострадала от террора этого периода в большей мере, чем другие слои населения. Более того, именно репрессии против коммунистов-руководителей сопровождались самыми значительными и шумными пропагандистскими акциями. Уничтожая чиновников, власти перекладывали на них всю ответственность за тяготы жизни, насилие и злоупотребления. Измученным людям указывали на врага, повинного в их страданиях, создавали иллюзию продолжения революции, борьбы простого народа против новых угнетателей. На больших московских процессах, подробные стенограммы которых печатались в газетах, смутные «признания» в «шпионско-террористической деятельности» дополнялись вполне понятными миллионам советских граждан обвинениями в организации взрывов на шахтах, уносивших десятки жизней рабочих, в создании перебоев в снабжении, заставлявших людей ночами дежурить в очередях за буханкой хлеба, в сознательном срыве планов строительства жилья и т. д.
Выдвинув на февральско-мартовском пленуме 1937 г. лозунг «правоты маленького человека» («простые люди оказываются иногда куда ближе к истине, чем некоторые высокие учреждения»)
[834], Сталин периодически посылал сигналы о решимости центра «защитить» народ от произвола переродившихся чиновников. 14 мая 1937 г. Политбюро по фактам избиения колхозников местными руководителями в отдельных районах Курской области приняло предложение прокурора СССР А. Я. Вышинского: применять «по делам об избиениях колхозников или издевательствах над ними в качестве меры наказания лишение свободы […] Опубликовать в местной печати приговоры по наиболее крупным делам, связанным с избиением колхозников и издевательствами над ними»
[835]. В продолжение этой линии 10 июня 1937 г. Политбюро рассмотрело дело руководителей Ширяевского района Одесской области, обвиняемых в издевательствах над колхозниками. Прокуратуре СССР было поручено командировать в Ширяевский район следователя по важнейшим делам и провести следствие в десятидневный срок. Дело заслушать на месте выездной сессией Верховного Суда Украины в открытом процессе. Приговор опубликовать в печати, как в местной, так и в центральной
[836]. Особый, секретный пункт этого постановления предусматривал приговорить всех виновных по делу к лишению свободы на сроки от 3 до 10 лет тюрьмы
[837]. Эти решения можно считать прологом организации массовых процессов над местными руководителями, одним из главных мотивов которых, как уже говорилось, было обличение произвола чиновников, главным образом районного уровня.
