Стабилизация Гулага
Несмотря на то что приоритетной задачей операций 1937–1938 гг. было физическое уничтожение «антисоветских» и «контрреволюционных» элементов, потенциальных «вредителей» и «шпионов», значительная часть арестованных попадала в лагеря, колонии и тюрьмы. Огромные потоки жертв «большого террора» значительно увеличили численность заключенных. Одновременно этот период был отмечен резким ухудшением и без того ужасных условий содержания заключенных, ростом произвола и репрессий в Гулаге.
Заключенные лагерей и тюрем были таким же объектом репрессий и чисток, как и население страны в целом. Согласно приказу № 00447, в лагерях подлежали расстрелу 10 тыс. человек. Затем эти лимиты, как это происходило с цифрами по регионам, увеличивались. Например, как уже говорилось, в начале 1938 г. было принято решение о расстреле 12 тыс. заключенных в дальневосточных лагерях. В рамках той же операции против «антисоветских элементов» Ежов разослал указание провести в течение двух месяцев (начиная с 25 августа) «операцию по репрессированию наиболее активных контрреволюционных элементов из числа содержащихся в тюрьмах ГУГБ». Все они также подлежали расстрелу. Для Соловецкой тюрьмы, например, был утвержден лимит 1200 человек
[943]. Всего в октябре 1937 — феврале 1938 г. были расстреляны более 1,8 тыс. узников Соловков
[944]
В воспоминаниях многих бывших заключенных сохранились многочисленные рассказы о расстрелах в лагерях и гнетущей атмосфере страха, связанной с этими расстрелами. Особенно много страшных воспоминаний было связано с массовыми расстрелами в Северо-Восточном лагере на Колыме в 1937–1938 гг., когда начальником лагеря был полковник С. Н. Гаранин (гаранинские расстрелы). Гаранин «брал с собой несколько стрелков-охранников с Магадана и выезжал на прииски и там у начальника лагеря узнавал лучших рабочих, выполняющих план, — вспоминал, например, А. Г. Гросман. — Конечно, среди лучших всегда были политические заключенные. После чего велел начальнику лагеря этих заключенных вывести за вахту лагеря и там они были уведены в сторону от лагеря и расстреляны. Все это делалось в ночное время, когда все заключенные спали. Эта весть сразу распространилась на многие лагеря, что вызвало большую панику у заключенных, которые буквально прятались под нары, боясь за свою судьбу»
[945]. Такие свидетельства имели под собой реальную основу. Только в 1938 г. тройка, действовавшая в Дальстрое, осудила 12 566 человек, из них 5866 — к расстрелу
[946].
Одновременно с расстрелами целенаправленно ужесточался лагерный и тюремный режим, что означало лишение заключенных даже тех немногих послаблений, которые сохранялись в предшествующие годы. Уже в мае 1937 г. руководство НКВД издало два циркуляра: «О мероприятиях по укреплению режима в тюрьмах и колониях» и «Об изоляции и укреплении режима в лагерях для особо опасных заключенных»
[947]. Циркуляры предусматривали создание во всех тюрьмах и колониях карцеров, проведение регулярных обысков заключенных, жестокие наказания за малейшее нарушение установленных правил. Были даны категорические указания о немедленном снятии с административно-хозяйственных должностей всех осужденных по политическим статьям. Исключения делались лишь для технических руководителей (прорабов, десятников, техноруков и т. д.), но при условии их постоянного нахождения под конвоем, как при направлении на работу, так и на месте работы. Законвоированию подлежали все политические заключенные, часть из которых (в том числе в силу экономической целесообразности) ранее пользовалась некоторыми льготами и правом относительно свободного передвижения в границах района заключения. Безконвойные передвижения в городах были вообще запрещены всем заключенным, независимо от статьи. Заключенных, переданных другим хозяйственным организациям и не содержащихся с соблюдением этих правил, руководство НКВД требовало «немедленно изъять и перевести в лагеря» и т. д.
Катастрофические последствия имело резкое нарастание потока в лагеря новых заключенных, причем измученных тюрьмами и пытками, тяжело больных и часто раздетых. Пик поступления заключенных, в силу того, что массовые операции начались в августе 1937 г., пришелся на зиму. Вопреки существовавшим правилам, предусматривавшим отправку в лагеря относительно здоровых и годных к физическому труду заключенных, новые контингенты состояли в значительной мере из больных и нетрудоспособных. Так, в конце 1937 г. значительные партии стариков, инвалидов, истощенных и больных были привезены в Бамлаг. Из тюрем Украины в Калужский лагерь поступило 953 заключенных среди которых при приеме этапа 6 октября 1937 г. было обнаружено 200 слабосильных, 77 инвалидов и больных. При этом заключенные прибыли полураздетыми (89 человек в одном нижнем белье) и завшивевшими. Во многих случаях областные и республиканские отделы мест заключения (которым подчинялись тюрьмы и колонии) направляли в лагеря значительно большее количество заключенных, чем предписывали наряды, выданные из Москвы
[948]. Отправка в лагеря большого количества истощенных, больных и инвалидов, а также превышение нарядов были естественным следствием дезорганизации всей гулаговской системы в годы «большого террора». Переполненные тюрьмы и колонии старались избавиться от заключенных, лагеря не могли их принять.
Экстремальная ситуация сложилась, в частности, в лагерях, расположенных в Сибири и на Дальнем Востоке. Множество заключенных, направленных в последние три месяца 1937 г. в Бамлаг, совершенно неподготовленный для их приема, оказались в катастрофических условиях. Массовая смертность и начало эпидемии сыпного тифа заставили притормозить этот поток. 10 тыс. заключенных, отвергнутых Бамлагом в октябре — декабре 1937 г., были сняты по пути следования на станции Новосибирск и оставлены в Сиблаге
[949]. Однако это привело к значительной перегрузке Сиблага, в результате чего там также вспыхнула эпидемия сыпного тифа
[950]. Выполнение указаний руководства Гулага о переводе части заключенных Сиблага в другие лагеря пришлось приостановить, так как уже в первых отправленных эшелонах были обнаружены заболевшие сыпным тифом. Эпидемия распространялась на Дальневосточный лагерь, Ушосдорлаг, Севвостлаг.
О положении, которое сложилось в старых лагерях в связи с массовым притоком заключенных, свидетельствовали материалы нескольких проверок, проведенных в начале 1938 г. 19 февраля 1938 г. прокурор СССР А. Я. Вышинский направил Н. И. Ежову письмо о результатах проверки лагерей НКВД, в котором, в частности, говорилось: «Произведенной Прокуратурой Союза проверкой условий содержания заключенных в Байкало-Амурском, Дальневосточном, Уссурийском и Ухто-Печорском лагерях установлено, что в ряде подразделений этих лагерей условия содержания заключенных являются неудовлетворительными, а в отдельных случаях совершенно нетерпимыми […] Прокурор Бамлага письмом от 26/1-1938 г. сообщил мне следующее об условиях содержания заключенных 14 отделения этого лагеря: “В лазарете спят голые на сплошных нарах и как сельди в бочке (буквально, без преувеличения). В баню не водят неделями из-за отсутствия белья. В некоторых палатах лежат женщины (на топчанах) в одной с мужчинами палате. Больная сифилисом лежит рядом с больной туберкулезом […] Из приходящих этапов снимают мертвых замерзших (московский этап). Прибывающие не имеют на себе ни белья, ничего, кроме лохмотьев и весь ужас в том, что в Бамлаге нет в запасе ни одной пары белья, ни сапог, ни одежды. Тело у них покрыто струпьями, в баню не идут, так как им не дают белья, по их рубищам сотнями ползают вши. Мыла нет. Многим не в чем выйти в уборную. Так называемая команда выздоравливающих из себя представляет […] барак темный и в нем совершенно без нижнего белья, без бушлатов, а в рванных пиджачишках — подобие людей, вернее — дикарей, и если людей, то каменного века, а раздетые этапы все идут и идут на новую трассу разутые, раздетые, а у нас 20–50 градусов мороза. Жилья нет. Строить жилье нечем, нет инструмента, пил, топоров […] Жиров подолгу не бывает. Слабых желудочно-больных кормят из общего котла. Сахару в лазарете нет (14 отделение). Положение с питанием катастрофическое. Сейчас в глубину тайги, до распутицы, будет заброшено 60–70 тысяч заключенных, а питанием обеспечено на 1 месяц. Люди могут оказаться без питания, отрезанные от мира непроходимыми болотами до ноября месяца. Сотни телеграмм ГУЛАГу о катастрофическом состоянии лагеря остаются безответными. Люди смотрят зверями, а некоторые полупомешаны. Нет свежих овощей. Через 2–3 месяца может начаться цинга, а людей все шлют и шлют. За три с половиной месяца прибыло 75 000, на колесах — столько же”[…]» и т. д.
[951]
