Подобные дела разбирались в 1939 г. повсеместно. Неоднократно занимался ими секретариат Московского обкома партии. 17 апреля 1939 г. он рассмотрел вопрос о заявлениях группы членов ВКП(б), которые обвиняли во вредительстве, пособничестве и покровительстве врагам ряд должностных лиц Подольского района. Заявление было признано необоснованным и клеветническим. Фигуранты дела получили строгие выговора и были предупреждены, что «в случае продолжения подачи клеветнических заявлений они поставят себя вне рядов партии»
[1020]. Через несколько месяцев, 20 августа 1939 г., клеветническими были признаны заявления одного из членов партии, «разоблачавшего» «контрреволюционные связи» секретаря Шатурского горкома ВКП(б)
[1021]. В октябре 1939 г. секретариат Московского обкома признал необоснованными и клеветническими заявления некоего Шахияна, который в течение полутора лет подал десять заявлений в ЦК, Московский комитет, Комитет партийного контроля и Прокуратуру с обвинением группы членов партии в связях с врагами народа. Шахияну было сделано внушение, что «в случае продолжения с его стороны клеветнических обвинений он будет привлечен к строгой партийной ответственности»
[1022]. Подобные примеры можно продолжать. Они свидетельствовали как о распространении явления, так и о сравнительно снисходительном отношении к «клеветникам».
Кампания борьбы с «клеветниками», несомненно, имела некоторые объективные основания. Публичные процессы над оппозиционерами, чистки аппарата и массовые операции 1937–1938 гг. сопровождались нагнетанием обстановки «бдительности» и призывов к доносительству. По разным причинам — из желания отвести удар от себя, чувства мести, корыстного интереса, наконец, в силу психической неполноценности — на эти призывы сверху активно откликалась определенная часть населения страны. Вместе с тем мнение о том, что доносы в серьезной степени стимулировали террор, как уже говорилось, не подкрепляются известными фактами. Сама по себе насквозь фальшивая кампания борьбы с «клеветниками» служит дополнительным свидетельством несущественности доносов как фактора террора. Однако изобретенный сталинской пропагандой миф о решающей виновности «клеветников» оказался достаточно эффективным и до сих пор продолжает свою долгую жизнь.
* * *
Выход из «большого террора», проведенный в конце 1938 — начале 1939 г., в значительной степени был типичным механизмом завершения сталинских кампаний. Проведя массовое уничтожение и изоляцию «подозрительных» слоев населения, сталинское руководство совершило небольшое отступление с целью стабилизации системы и ослабления социального недовольства произволом. Первостепенным результатом этого отступления была очередная чистка в органах НКВД, проведенная преимущественно силами партийного аппарата. Нарушенный в период террора баланс сил между этими двумя важнейшими институтами сталинского режима был восстановлен в его традиционном виде. Новое поколение партийных функционеров, так же, как и новое поколение работников карательного аппарата, многие из которых также пришли из партийных органов, были главной опорой окончательно утвердившейся диктатуры Сталина.
Несмотря на масштабность арестов работников ежовского НКВД и резкое, почти одномоментное, прекращение массовых операций, достигших огромных размеров и, соответственно, имевших значительный потенциал инерции, выход из террора был осуществлен без серьезных трудностей и заметного противодействия. Отдельные угрозы дисбаланса, наблюдавшиеся на начальном этапе кампании, например, слишком сильные атаки на НКВД, были быстро нейтрализованы соответствующими указаниями из центра. Опираясь на поддержку Сталина, новое руководство НКВД во главе с Берией консолидировало свои позиции, что было особенно заметно на примере Гулага. Утвердившиеся в 1939 г. принципы построения лагерной системы сохраняли свое значение до смерти Сталина. Как можно судить по имеющимся документам, не приобрело угрожающих для диктатуры размеров и социальное недовольство массовыми репрессиями. Отрицательные настроения, усиливавшееся в обществе в связи с массовым произволом, были сравнительно успешно направлены против Ежова и его сотрудников, а также, как правило, анонимных «клеветников» и «карьеристов». Непосредственная связь с террором высшего руководства страны, прежде всего Сталина, была надежно спрятана за стеной официальной пропаганды и страха.
Однако за относительной успешностью решения тактической задачи — выхода из террора, на самом деле, скрывались многочисленные разрушительные и трагические краткосрочные и долгосрочные последствия кадровых чисток и массовых операций. Уже в период террора, после относительно благополучных «трех хороших лет» (1934–1936) начался период нарастания напряженности в советской экономике. Даже по официальным данным, темпы роста объема промышленного производства, составлявшие в 1936 г. 28,7 %, снизились в 1937 г. до 11,2, а в 1938 г. — до 11,8 %. По более объективным расчетам некоторых западных экономистов, эти цифры составляли соответственно 10,4, 2,3 и 1,1 %
[1023]. Опасные размеры приобрела дезорганизация армии, вызванная разгромом значительной части ее офицерского корпуса
[1024]. Эти и многие другие последствия террора все еще не изучены, а многие даже в достаточной мере не осознаны. Одним из таких последствий было также уничтожение остатков «коллективного руководства» в высших эшелонах власти и утверждение институтов абсолютной единоличной диктатуры, о чем пойдет речь в следующей заключительной главе этой книги.
Глава 8
НАКАНУНЕ ВОЙНЫ
НОВАЯ СТРУКТУРА СТАЛИНСКОЙ ВЛАСТИ
После нескольких лет относительной стабильности, в период массового террора 1937–1938 гг. в составе Политбюро произошли значительные изменения. Уничтожение значительной группы членов и кандидатов Политбюро, а также большой части «номенклатурных» работников, входивших в окружение уцелевших соратников Сталина, свели до минимума политическое влияние отдельных членов Политбюро, даже наиболее известных представителей старой сталинской гвардии. Полная зависимость членов Политбюро от Сталина была ключевым признаком окончательного утверждения личной диктатуры.
В соответствии с новыми политическими реальностями изменились основные институты высшей власти. Окончательное закрепление получила ранее выявившаяся тенденция демонтажа Политбюро как коллективного органа власти. В последние предвоенные годы Политбюро фактически было заменено узкими руководящими группами, процедуру деятельности которых определял Сталин. Существенной реорганизации подверглись аппараты ЦК ВКП(б) и Совнаркома СССР. Самоназначение Сталина в мае 1941 г. председателем СНК положило начало новой реконструкции сфер ответственности и порядка взаимодействия партийных и правительственных структур. Эта реконструкция, начатая в последние предвоенные недели, не была завершена. Однако она заложила важные предпосылки для формирования той модели высшей власти, которая достигла своего расцвета в послевоенный период.
