Порождая у современников многочисленные надежды, «потепление» 1934 г. вызывает у историков столь же многочисленные вопросы. Один из главных — кто стоял за новым поворотом «генеральной линии», каким был расклад сил в этот период в высших органах власти, прежде всего в Политбюро.
Политбюро XVII созыва
Определенной предпосылкой поворота «генеральной линии» было сохранение остатков «коллективного руководства» в высших эшелонах власти. Полностью поддержав Сталина в период кризиса, члены Политбюро, несомненно, извлекли свои уроки из этих событий. Объективно они были заинтересованы в сохранении своего положения олигархов и стабильности окружавших их кадровых сетей. Усиления репрессий рано или поздно затрагивало непосредственные интересы членов Политбюро и по этой причине могло вызвать их отпор. Один из наиболее острых конфликтов, демонстрировавший соотношение сил в высших эшелонах власти после выхода из кризиса, а также относительно «умеренные» настроения членов Политбюро, определяемые их ведомственными интересами, разгорелся в августе 1933 г.
У истоков этого конфликта стоял Молотов. В конце июля 1933 г. в Совнарком СССР на имя Молотова поступили несколько телеграмм с мест о том, что запорожский завод «Коммунар» отгружает новые комбайны без ряда важнейших узлов
[448]. На основании этих сигналов СНК 28 июля принял опросом постановление «О преступной засылке некомплектных комбайнов в МТС и совхозы», в котором потребовал от НКТП немедленно прекратить посылку некомплектных комбайнов, снабдить уже посланные комбайны недостающими частями, а также поручил прокурору СССР И. А. Акулову арестовать и привлечь к суду хозяйственных руководителей, виновных в отправке некомплектных комбайнов
[449]. Это решение вызвало протесты. Секретарь Днепропетровского обкома партии М. М. Хатаевич отправил специальное письмо в несколько адресов: в Совнарком СССР, в ЦК компартии Украины, в НКТП (Орджоникидзе), в ЦКК ВКП(б), прокурорам СССР и Украины. Он доказывал, что завод «Коммунар» работает хорошо, что некомплектная отгрузка комбайнов производилась с целью предотвратить хищения деталей: некоторые части комбайнов в специальных ящиках перевозились отдельно. «В целом завод имеет больше заслуг, нежели недочетов. В связи с этим обком считал бы целесообразным судебного следствия против руководства завода […] не возбуждать […]», — писал Хатаевич
[450]. Однако Молотов занял твердую позицию. «О достижениях “Коммунара” нам хорошо известно, также известно прокуратуре. Судом это будет учтено. Данный судебный процесс имеет далеко не только заводское значение и отмена его безусловно нецелесообразна», — ответил он Хатаевичу
[451].
16 августа 1933 г. в уголовно-судебной коллегии Верховного суда СССР началось слушание дела о некомплектной отгрузке комбайнов, к уголовной ответственности по которому были привлечены работники ряда хозяйственных органов и руководители завода «Коммунар». Обвинителем на суде выступал заместитель прокурора СССР А. Я. Вышинский. В своей заключительной речи он, в частности, заявил: «Процесс дает нам основание для постановки общих вопросов работы советских хозяйственных организаций […] Я говорю о Наркомземе Союза […] я говорю о Наркомтяжпроме […] я говорю о республиканских органах»
[452]. Такая постановка вопроса возмутила руководителей НКТП и Наркомата земледелия СССР Орджоникидзе и Яковлева. 24 августа 1933 г. в отсутствие Сталина они добились принятия Политбюро решения, осуждавшего формулировку речи Вышинского, «которая дает повод к неправильному обвинению в отношении НКтяжпрома и НКзема». Проект постановления был написан Кагановичем и отредактирован Молотовым. За его принятие проголосовали Каганович, Молотов, Калинин и Орджоникидзе
[453].
Узнав об этом решении из письма Кагановича, Сталин 29 августа прислал в Москву на имя Кагановича, Молотова и Орджоникидзе, а также для всех других членов Политбюро шифровку: «Из письма Кагановича узнал, что вы признали неправильным одно место в речи Вышинского, где он намекает на ответственность наркомов в деле подачи и приемки некомплектной продукции. Считаю такое решение неправильным и вредным. Подача и приемка некомплектной продукции есть грубейшее нарушение решений ЦК, за такое дело не могут не отвечать также наркомы. Печально, что Каганович и Молотов не смогли устоять против бюрократического наскока Наркомтяжа»
[454]. Несмотря на то что шифровка Сталина была расшифрована (а значит, попала на стол Кагановича) около шести часов вечера 29 августа, решение об отмене постановления о Вышинском было проведено голосованием вкруговую только через два дня, 1 сентября. Свои подписи под решением поставили Каганович, Андреев, Куйбышев и Микоян
[455]. Орджоникидзе с 1 сентября ушел в отпуск. Похоже, что Каганович придержал решение вопроса именно для того, чтобы не ставить в неудобное положение Орджоникидзе.
Судя по всему, Сталин уловил напряженное положение в Политбюро по этому вопросу. Свою позицию более развернуто он счел необходимым сообщить участникам конфликта. «Очень плохо и опасно, что Вы (и Молотов) не сумели обуздать бюрократические порывы Серго насчет некомплектных комбайнов и отдали им в жертву Вышинского. Если вы так будете воспитывать кадры, у Вас не останется в партии ни один честный партиец. Безобразие», — писал Сталин Кагановичу 29 августа
[456]. 1 сентября аналогичные претензии он предъявил Молотову: «Выходку Серго насчет Вышинского считаю хулиганством. Как ты мог ему уступить? Ясно, что Серго хотел своим протестом сорвать кампанию СНК и ЦК за комплектность. В чем дело? Подвел Каганович? Видимо, он подвел. И не только он»
[457]. Затем вновь написал Кагановичу и обвинил его в том, что он оказался в «лагере реакционных элементов партии»
[458]. Каганович в письме от 7 сентября ответил оправданиями и признанием своей ошибки, хотя и постарался всю вину свалить на Молотова
[459].
