Документы, подтверждающие этот рассказ Орлова, не обнаружены. Однако конфликты между ленинградскими руководителями (как, впрочем, и руководителями других регионов) и Москвой по поводу распределения ресурсов и использования государственных фондов были постоянными и начались вовсе не с весны 1934 г. Особой интенсивности такие трения достигли в период голода 1932–1933 гг. Протоколы Политбюро за этот период переполнены решениями по поводу ходатайств мест, в том числе Ленинграда, об увеличении лимитов централизованного снабжения и снижения планов заготовок. Много подобных конфликтов было и в 1934 г. 5 января 1934 г. Политбюро опросом приняло решение в связи с перерасходом в третьем-четвертом кварталах 1933 г. хлеба по Ленинграду на 5 тыс. тонн по сравнению с утвержденным планом. По предложению наркома земледелия Чернова, Политбюро списало эту задолженность, но обязало ленинградский обком и облисполком впредь никаких перерасходов не допускать
[527]. В тот же день, 5 января, по требованию Сталина Политбюро запретило открывать в Ленинграде универмаг для продажи промышленных товаров повышенного качества. Эту просьбу Кирова (он прислал в Москву специальную телефонограмму) поддержали и нарком снабжения Микоян, и председатель СНК Молотов. Однако Сталин продиктовал отрицательное решение: «Я против. Открыть лишь тогда, когда мы получим гарантию того, что имеется товаров не менее чем на 6 месяцев». Сталинское требование было принято Политбюро
[528].
В архиве Совнаркома сохранились материалы еще об одном конфликте такого рода между ленинградскими и центральными властями — по поводу незаконного расходования ленинградскими руководителями части продовольственных фондов. Речь шла о том, что ленинградцы получили от Наркомата снабжения СССР несколько сотен тонн мяса и консервов (на 653 тыс. руб. по государственным ценам), продали их по повышенным ценам (за 1143 тыс. руб.), а разницу (490 тыс. руб.) направили на развитие местных свиносовхозов. Суть этой акции была достаточно простой. Ленинградцы, скорее всего, требовали в Наркомате снабжения денег для развития местных свиноводческих совхозов. В Москве денег не дали, поскольку получение дополнительных капиталовложений было сложной и длительной процедурой. Но взамен выделили дополнительные продовольственные фонды для продажи. Такая операция была более простой и быстрой, чем прямое получение финансовых средств. Операция эта была незаконной, но вполне обычной. Местные руководители, директора предприятий регулярно обходили существующие правила и законы для получения необходимых финансовых ресурсов, сырья и материалов. Широкое распространение в 1930-е годы получили, например, так называемые «товарообменные операции», когда предприятия обменивались своей продукцией помимо утвержденных централизованных фондов и т. д. Несмотря на строгие указания правительства, такие нарушения приобрели всеобщий характер, потому что без них экономическая система просто не смогла бы работать. Время от времени, однако, некоторых нарушителей привлекали к ответственности. Очередной жертвой кампании по «наведению порядка» как раз и стали ленинградские руководители.
3 марта 1934 г. Молотов послал председателю Ленсовета И. Ф. Ко-дацкому, одному из ближайших сотрудников Кирова, телеграмму с требованием отменить постановление президиума Ленсовета об открытии специального счета, на который перечислялись деньги от перепродажи полученного продовольствия, и наказать виновных
[529]. На следующий день Кодацкий сообщил телеграммой, что решение отменено, и просил у Молотова разрешения доложить подробности дела не письменно, а при личной встрече в Москве 7 марта. У Молотова эта просьба, свидетельствующая о нежелании Кодацкого наказывать своих сотрудников, вызвала приступ раздражения. Он собственноручно составил и отправил Кодацкому новую телеграмму: «Предложенных Вами личных соображений недостаточно. Чтобы избежать задержки и устранить неясности в деле образования незаконного продфонда Ленсовета предлагаю немедленно прислать письменные объяснения и сообщение о мерах взыскания в отношении виновных»
[530]. Кодацкий, однако, проигнорировал приказ Молотова (с большой долей вероятности можно предположить, что он советовался с Кировым, прежде чем идти на столь рискованный шаг). Только через полтора месяца, 20 апреля, окончательно обозленный Молотов послал Кодацкому новую телеграмму: «Считаю совершенно недопустимым игнорирование Вами требования Совнаркома от 5 марта дать письменные объяснения об образовании незаконного продфонда Ленсовета. Ставлю этот вопрос на рассмотрение Совнаркома 21 апреля. Ваше присутствие на Совнаркоме обязательно»
[531].
21 апреля вопрос в присутствии Кодацкого рассматривался на заседании СНК СССР. Несмотря на чрезвычайно скандальный характер дела и явное неподчинение ленинградских властей правительству, решение Совнаркома было мягким. Президиуму Ленсовета предлагалось наказать работников, участвовавших в образовании фонда. Кодацкому было указано на ошибочность игнорирования указаний СНК о предоставлении письменных объяснений и наказании виновных. Заместителю Наркомснаба СССР М. Н. Беленькому, который разрешил Ленсовету образовать фонд, сделали замечание. Совнарком также поручил Комиссии советского контроля проверить наличие и порядок реализации сверхплановых продовольственных фондов в Ленинграде и других городах, что косвенно свидетельствовало о том, что акция ленинградских руководителей была достаточно распространенным явлением
[532]. Через неделю, 28 апреля, президиум Ленсовета принял чрезвычайно мягкое решение — поставил на вид должностным лицам, причастным к образованию фонда
[533].
Описанные трения между ленинградскими и московскими чиновниками был достаточно типичным явлением, по крайней мере, для первой половины 1930-х годов. Местные руководители постоянно требовали у центра новых капиталовложений, дополнительных продовольственных и промышленных фондов и т. д. При этом они снисходительно относились ко всякого рода нарушениям и старались защитить своих людей, если те попадались на совершении противозаконных операций. Киров и его подчиненные в этом смысле вели себя точно так же, как и все другие местные начальники. Противостояние мест и центра по поводу распределения централизованных фондов не было предопределено никакими особыми политическими позициями. Москва в этих конфликтах не выступала как принципиальный приверженец карточного распределения, а места не требовали отмены карточек. Более того, известные сегодня факты позволяют утверждать, что отмена карточной системы осуществлялась именно по инициативе центральных властей, прежде всего по инициативе Сталина.
