Если же говорить более конкретно, то это восторженное «открытие» поздней античности произошло в интеллектуальной ситуации, когда ученые, изучающие различные периоды, поняли, что надо гораздо больше внимания уделять истории, чем экономике, высокой политике, войнам и дипломатии, которые традиционно находятся в центре внимания. Поздняя античность — это богатейшие письменные и археологические источники, ее развитие во многом определяла характерная для высокообразованной элиты утонченная литература, поэтому она оказалась благодатным полем для исследований в сфере различных дисциплин: тендерной истории и истории культуры, истории народных верований, например. Она также дает богатые возможности для исследований в соответствии с нынешними тенденциями в историографии, когда бросается вызов неявно выраженным предрассудкам, составляющим сущность «большого нарратива» традиционной истории. Образ «цивилизованных», но постоянно терпящих поражение в войне с чужеземцами-«варварами» римлян — первый пример такого нарратива в действии. В последнее время ученые предприняли вполне разумные попытки вырваться из тисков этой традиции, указав на многочисленные примеры сотрудничества римлян и варваров и их мирного взаимодействия, которые содержат наши источники. Акцент на чтении оригинальных текстов с установкой на понимание идеологического видения мира, которое лежит в их основе, также оказал серьезное влияние. Такой способ интерпретации требует от историка взгляда на античных авторов не как на тех, кто сообщает факты, но скорее как на продавцов подержанных автомобилей, при общении с которыми требуется большая осторожность.
Интеллектуальное воздействие этих тенденций на исследование поздней античности было ошеломляющим, однако оно было направлено на сужение тематики, побуждая ученых заниматься не синтезом, а детальным изучением частных аспектов. Таким образом, они стремились уйти от попыток связного изложения того, что произошло на самом деле, и сосредоточиться на том, как в умах людей и в источниках воспринималось и отображалось происходившее. В последнее десятилетие или около того появились монографии на многие важные темы и об отдельных авторах, но не предпринималось попытки написать общий обзор кризиса Рима
. Я не сомневаюсь, что такое более глубокое исследование составляющих вопроса было и остается совершенно необходимым
. Но детальная реинтерпретация отдельных аспектов, связанных с этим периодом, может позволить лучше понять целое, и, как мне кажется, настало время начать сводить хорошо проработанные фрагменты воедино и добиться того, чтобы они поведали нам о падении Рима
. Читатели сами рассудят, насколько правилен такой подход.
Я также хочу показать, что при принятом ныне особом внимании к вопросам идеологии и восприятия (во многом благодаря недавним тенденциям в литературной критике) жизненно важно не терять из виду общую картину. Некоторые ученые, учитывая характер наших источников, даже начали сомневаться в возможности постичь «подлинные события», пройдя сквозь оболочку изображения реальности в источниках. Иногда это действительно невозможно. Я намерен, однако, показать, что методы мыслительного процесса, подходящие для литературной критики, не всегда годятся для исторических исследований. Средства литературного анализа очень ценны применительно к отдельному источнику, однако мне представляется, что аналогия с правом куда более уместна при описании исторического процесса в целом, все наши источники суть свидетели. Многие пытаются обосновать, каждый по собственным причинам, свой взгляд на события. Однако все же они не изображают — по крайней мере не всегда — конструкты, созданные воображением их авторов, наподобие того, как это происходит в литературных текстах. История, подобно судебной системе, до известной степени имеет дело с похищенной собственностью и настоящими трупами, даже если понимание этого вытекает из источников, созданных на основе идеологического подхода. В Римской державе, как будет показано, сосуществовало множество идеологий и сформировался чрезвычайно своеобразный взгляд на мир. Но империя также использовала бюрократию, принимала законы, собирала налоги, готовила армию. И в течение V в. западная половина Римской империи вместе со всеми структурами и порядками, которые она сохраняла в течение веков, прекратила свое существование, оставив после себя, образно говоря, мертвое тело, которому и посвящена эта книга.
Затем последует попытка понять с помощью нарративной реконструкции эту гигантскую революцию в европейской истории таким образом, чтобы дать справедливую оценку множеству сложных исследований, которые появились в последние годы. Мое внимание будет обращено как на поздний Рим, так и на варварский мир. В своей преподавательской деятельности и научных публикациях я рассматриваю равным образом положение дел по обе стороны границы. И хотя я использую работы о других народах, те выводы по частным вопросам, которые имеются в данной книге, принадлежат мне, равно как и некоторые ключевые идеи и наблюдения, на которых она базируется.
Помимо реконструкции истории падения Рима, насколько я могу ее осуществить, и изложения представляющихся мне убедительными интерпретаций по частным вопросам, у меня есть еще одна цель, которую ставлю перед собою в этой книге. Постижение прошлого — это всегда детективная история. Чтобы лучше понять то, что же в действительности происходило, мы приглашаем читателя стать как бы членом жюри присяжных — продолжая аналогию с судом, чтобы принять участие в оценке и синтезе разного рода свидетельств, которые будут здесь представлены. Структура книги способствует такому подходу. Это не просто повествование об упадке Западной империи в V в., но также аналитическое исследование. Поэтому в первой части дается картина того, в каком состоянии находились империя и ее европейские соседи в конце IV в. Без этого подлинное понимание последовавшего крушения оказалось бы невозможным. Анализ также является неотъемлемой стороной второй и третьей частей, носящих более повествовательный характер. На протяжении всей книги я старался сделать так, чтобы читатель полностью отдался занятию детектива, а не просто слушал ответы оракула. Равным образом там, где концы спрятаны, а тропинка теряется, как это случается, я не пытаюсь изобразить, что дело обстоит иначе. Одной из главных причин, по которой я выбрал темой этой книги середину I тысячелетия, если не считать того очарования от древних руин, живущего во мне с тех пор, когда я в детстве со своей матерью разглядывал римские виллы, бани и укрепления, является тот интеллектуальный вызов, который бросает нам эта эпоха. Я люблю загадки, тем более что потеряно так много сведений и столько зашифровано в силу специфики римских литературных жанров (в этом одна из причин того, что здесь так полезна постмодернистская литературная критика), что на поверхности остается очень мало. Одних это просто раздражает и отвлекает от того, что при ином отношении они могли бы счесть весьма интересным периодом. Других (и меня в том числе) это захватывает, и по их бессознательной реакции на скудость источников я всегда могу сказать, кто из моих студентов займется или нет первым тысячелетием.
Излагая историю, а это в самом деле история, я хотел бы дать читателю представление о процессах, затрагивавших людей того времени, и, следовательно, вскрыть основные пласты доступных свидетельств. Имея это в виду, я говорю об истории настолько, насколько это возможно, прямо и косвенно, словами очевидцев, людей, подхваченных вихрем событий, который навсегда изменил Европу. И их много больше, и самого разного рода, чем можно было бы ожидать. Правильно прочитанные, эти тексты делают эпоху падения Западной Римской империи одним из наиболее ярко освещенных периодов античной истории.
