Хотя этот отрывок представляет собой скорее морализаторскую риторику, нежели непосредственное описание событий, тем не менее в нем достоверно воссоздана картина разрушений, о которых сообщают другие римские источники. Ни один удар не наносил империи такого урона. В один миг Гейзерих вырвал из-под контроля Аэция богатейшие провинции Западной Римской империи, что грозило финансовым кризисом. Как власти могли допустить это? Вероятно, из-за того, что четыре с половиной года царил относительный мир, люди, думая, что Гейзерих собирается и дальше соблюдать условия договора 435 гг., утратили бдительность. Я подозреваю, что из-за нестабильности в других областях империи держать войска в Карфагене, руководствуясь принципом «а что, если?..», было просто невыгодно. В частности, война против вестготов, закончившаяся как раз перед тем, как Гейзерих нанес свой удар, потребовала участия буквально всех и каждого, кто был способен носить оружие. Поэтому в ситуации, когда гарнизон Карфагена оказался ослаблен до минимума, хитрый вандал получил все карты в руки.
Но осенью 439 г. римлянам было не до взаимных обвинений и тем более не до учреждения комиссий по расследованию случившегося. Нужно было решительно действовать, чтобы вернуть Карфаген и его провинции под контроль Рима. Примерно в это время в небольшом стихотворении, написанном ко дню рождения сына Аэция, Гауденция (ему исполнялся год), Меробавд замечает, что «пламенный вождь» римлян «заслужил отдых» и может на один день передать свой жезл Гауденцию
. Но в тот момент это было невозможно — и Аэций вновь не уклонился от выполнения своего долга. Ряд законов, изданных от имени Валентиниана III весной 440 г., свидетельствует об ощущении близости кризиса. 3 марта восточным торговцам были дарованы особые привилегии, дабы гарантировать поставки продовольствия в Рим: тот факт, что подвоз зерна из Африки прекратился, беспокоил Аэция не в последнюю очередь. Тот же закон предписывал принять меры по приведению в порядок римских оборонительных сооружений и убедиться, что каждый знает, в чем состоят его обязанности в вопросах охраны города. 20 марта другой закон возвещал о начале мобилизации и грозил строжайшими наказаниями тем, кто будет укрывать у себя дезертиров (Nov. Val. 5.1, 6.1). Третий закон — от 24 июня — дозволял людям носить оружие, «поскольку неясно, учитывая летние возможности для мореплавания, к каким берегам могут пристать вражеские корабли».
Однако эти меры носили частный характер и предназначались для того, чтобы предотвратить набеги вандалов, начавшиеся, как и следовало предположить, когда открылась навигация. В частности, Гейзерих предпринял ряд нападений на Сицилию; так, он осадил главную военно-морскую базу острова в Панорме; осада продолжалась больше месяца. Аэций, однако, мыслил шире. Указания на его планы по восстановлению ситуации различимы в законе от 24 июня: несмотря на все насущные проблемы, в нем выражалась уверенность в том, что «армия непобедимейшего императора [Восточной империи] Феодосия, Отца нашего, вскоре явится и… Мы верим, что Доблестнейший Патриций Аэций вскоре прибудет сюда с большими силами» (Nov. Val. 9). Аэций находился за пределами Италии, собирая все доступные ему силы, но ключом к успеху, учитывая сокращение ресурсов Западной империи с 406 г., должны были стать переговоры с Константинополем о помощи. И здесь вновь проявилась мудрость Аэция, который не пытался добиться пурпура для самого себя.
В конце 440 г., когда погода испортилась и вандалам пришлось вернуться в Карфаген, на Сицилии начала собираться объединенная имперская армия: 1100 кораблей для перевозки людей, лошадей и провианта. «Большие силы» Аэция прибыли на остров, и здесь к ним присоединились значительные по численности экспедиционные части с востока. Количественные данные относительно римских войск отсутствуют в источниках, но такого множества судов было достаточно, чтобы перевезти несколько десятков тысяч человек. О величине восточной армии можно также судить по тому факту, что командование ею разделили между собой пять военачальников: Ареовинд, Ансила, Иновинд, Аринфей и Герман. Пентадий, везучий чиновник из Константинополя, ответственный за снабжение, впоследствии получил повышение в награду зато, что сумел одолеть кошмарные трудности, связанные с отправкой экспедиции
. Все было подготовлено для контрудара, в результате которого Карфаген должен был вернуться под власть Рима. Конец марта, когда можно было возобновить мореплавание между Италией и Северной Африкой после обычного зимнего перерыва, должен был стать свидетелем величайшего триумфа Аэция. Но армада так и не отплыла, западные и восточные войска вернулись на свои базы, и множество сил администраторов оказалось потрачено впустую.
Причины и следствия
Почему же объединенные экспедиционные силы так и не тронулись в путь? Подсказка для ответа на этот вопрос содержится в панегирике Меробавда, написанном в ознаменование второго консульства Аэция в 443 г. После того как Меробавд перечисляет старые победы Аэция 430-х гг., а затем обсуждает его качества как руководителя в мирное время, его тон внезапно меняется. Он обращается к образу Беллоны, богини войны, сожалеющей о временах мира и изобилия, наступивших благодаря Аэцию:
«Меня презрели. Итак, все уважение к моему царству прекратилось из-за бед, которые следовали одна за другой [имеются в виду победы Аэция и мир с вандалами]. Я изгнана из волн [морских] и не могу властвовать на земле»
.
Но, будучи уважающей себя богиней войны, она не собирается мириться с таким положением дел и отправляется на поиски Энио, своей давней союзницы:
«Сидя здесь на выступающем утесе, жестокая Энио затаила свое безумие, обращенная в бегство из-за длительного мира. Она была несчастна, ибо мир был свободен от несчастий. Она стонет в печали, глядя на радость [других]. Ее уродливое лицо покрыто отвратительной грязью, а одежда до сих пор выпачкана засохшей кровью. Ее колесница перевернулась, а упряжь повисла без движения. Перья на ее шлеме поникли».
Затем Беллона побуждает Энио возвратить «безумие» войны, и панегирик заканчивается тем, что все призывают Аэция к тому, чтобы он занял свое обычное место во главе римских армий:
«Пусть Аэций не доверяет другим ратный труд, но воюет сам, пусть он возродит к новой жизни славу прежних побед; пусть военные трофеи не станут его наставниками, и безумная жажда золота не побудит его отказаться от [прежнего] духа во имя забот о несущественном; вместо этого пусть достойная награды любовь к оружию и мечу, не ведающему крови [жителей] Лация, но омоченному в крови из горла врага, явят его непобедимость — и вместе с тем нежность».
Смысл этого пассажа безошибочно угадывается. Возникла новая угроза, совершенно не имевшая отношения к тому, что могли натворить вандалы, и Аэцию нужно было возвратиться и облачиться в доспехи, дабы вновь спасти римский мир. Именно эта угроза вынудила войска, собравшиеся на Сицилии, вернуться на свои базы, оставив тем самым Карфаген в руках вандалов. И Западной Римской империи предстояло самой справиться с последствиями успешных действий Гейзериха.
Таким образом, в 442 г. возникла угроза со стороны вандалов, позволившая Гейзериху взять под контроль Проконсульскую Африку и Бизацену, а также, вероятно, часть Нумидии. Западная Римская империя вернула себе власть над территориями, дарованными ему в 435 г.; законы свидетельствуют о том, что Рим впоследствии установил свое правление в обеих Мавританиях (Ситифенской и Цезареи) и в оставшейся части Нумидии
.
