Таким образом, практически нет сомнений в том, что картина полного разрушения древнего города являет собой последствия его разгрома гуннами Аттилы в 447 г. Спустя какое-то время он был частично восстановлен, однако занимал гораздо меньшую площадь, да и само место изменилось до полной неузнаваемости. Все богатые дома были разрушены; на их месте археологи обнаружили лишь епископский комплекс, несколько бедных домов и ряд административных зданий. Римская городская жизнь севернее Балканских гор — явление, уходившее своими корнями на 300 лет назад в процесс романизации Балкан в I–II вв., — никогда уже не возобновилась. Безусловно, речь не идет о каком-то условном разгроме вроде «разгрома» Рима в 410 г., когда готы, получив выкуп, ушли восвояси. То, что мы наблюдаем в Никополе, — это широкомасштабные разрушения
.
Было ли так везде, где прошли гунны, сказать нельзя. Из тех населенных пунктов, которым посчастливилось уцелеть, самым знаменитым был город Азем, располагавшийся на неприступной вершине холма. Вооружившись и встав в строй, его граждане не только выдержали натиск Аттилы, но и вышли из схватки, захватив нескольких гуннов в плен. В последующие столетия этому городу еще предстояло выдержать немало приступов
. Нет никаких сомнений в том, что военные акции 447 г. обернулись беспрецедентным бедствием для римской жизни на Балканах: две крупные полевые армии были разбиты, множество укрепленных пунктов захвачено, а некоторые из них разрушены. Поэтому едва л и можно удивляться тому, что вскоре после второго поражения на Херсонесе Фракийском восточноримские власти были вынуждены просить о мире. Извлечение из «Истории» Приска информирует нас о его условиях: «[Все] перебежчики должны были быть переданы гуннам, а 6000 фунтов золота выплачены в возмещение просроченных платежей; дань отныне устанавливалась в размере 2100 фунтов золота в год; за каждого римского военнопленного [захваченного гуннами], бежавшего из плена и добравшегося до имперских владений без выкупа, надлежало заплатить по 12 солидов [1/6 фунта золота]… а также… римляне не должны были впредь принимать у себя тех варваров, которые бежали к ним». Далее Приск с грустью добавляет: «Римляне утверждали, что они пошли на заключение этого договора по доброй воле, однако из-за непреодолимого страха, охватившего их командиров, они, страстно желая мира, были вынуждены с радостью принимать любые условия, невзирая на всю их суровость».
Несомненно, пропагандистская машина постаралась объяснить причины и предпосылки этой последней римской «победы», но, когда в дверь стучал сборщик налогов, никто уже не мог питать никаких иллюзий в отношении ее истинной подоплеки. Приск продолжает описывать, как трудно было найти деньги для выплаты долгов: «Даже сенаторы внесли определенное количество золота в соответствии со своим рангом». Как и в случае с Западной Римской империей после падения Карфагена, условия мира 447 г. были достаточно суровыми, чтобы налоговые льготы были отменены, по крайней мере частично. Тот факт, что правительство ударило по карману людей, которые являлись его главной политической опорой, со всей ясностью свидетельствует об отчаянном положении, в котором оказались константинопольские власти в результате нашествия Аттилы.
Таким образом, масштабы успехов Аттилы в 440-х гг. ясно просматриваются даже в дошедших до наших дней сокращенных источниках. Однако в чем мы все-таки ни на шаг не приблизились к пониманию сути, это в том, каким образом Аттила добился таких успехов, или почему, прежде довольствуясь немногим более, чем умеренными ежегодными выплатами дани, он так радикально изменил динамику отношений гуннов с империей. Мы должны начать с самого Аттилы, человека, создавшего царство террора.
По следам Аттилы
Мы можем познакомиться с Аттилой ближе, чем со многими другими «варварскими» предводителями конца IV–V в., потому что историк Приск, следуя по пути, проложенному Олимпиодором и его попугаем 40 годами ранее, написал полный отчет о посольстве, в составе которого он впервые попал на территорию гуннов, а в конечном счете и на прием к самому властителю. В 449 г. одному из друзей Приска, высокопоставленному штабному офицеру по имени Максимин, выпал жребий стать последним в длинной череде восточноримских послов, совершавших трудный путь на север, чтобы попытаться умиротворить Аттилу. Максимину был дан наказ уладить два спорных вопроса: первый представлял собой многолетнюю проблему гуннских перебежчиков; второй касался полосы земли шириной «в пять дней пути» к югу от Дуная, на которую Аттила претендовал как на результат своих побед в 447 г. Гунны требовали эвакуировать эту территорию, вероятно, с целью создать нечто вроде буферной зоны между римскими и гуннскими владениями; они выражали свое недовольство тем, что часть местного населения все еще продолжает заниматься хозяйством на этих землях. Римская стратегия заключалась в том, чтобы попытаться вступить в переговоры с главным советником Аттилы, Онегесием, в надежде, что тот имеет достаточно влияния на своего господина, чтобы убедить его прийти к соглашению. Впрочем, римляне прекрасно осознавали, что эти два вопроса могут предоставить Аттиле, если у него будет настроение, предлог для новой войны.
Следовало осуществить немало приготовлений, прежде чем посольство могло отправиться в путь. Мы видели в III главе на примере Феофана, как непросто было римскому должностному лицу путешествовать даже по землям империи, несмотря на средства передвижения, предоставлявшиеся государственной транспортной службой (cursus publicus). Передвижения за пределами империи были сопряжены с еще большими трудностями. Феофан должен был взять с собой не только всевозможные предметы домашнего обихода вместе с отрядом рабов, которые должны были всем этим заниматься, но также рекомендательные письма и подарки для всех тех влиятельных людей, с кем ему предстояло встретиться. Выполнение дипломатической миссии, особенно столь деликатной, направленной ко двору потенциального врага, чью враждебность Максимин и Приск должны были свести на нет, требовало немалого запаса богатых и изысканных даров. Я насчитал не менее пяти отдельных эпизодов, когда Приск описывает вручаемые дары, и этих эпизодов вполне могло быть больше. Шелка и жемчуг были переданы гуннским посланникам, в окружении которых путешествовали наши герои. Жена Бледы, оказавшая римлянам гостеприимство, получила неофициальные «подношения», как и сам Аттила, когда послы наконец предстали перед его очами. Чтобы снискать расположение Онегесия, его одарили золотом; еще больше даров было передано жене Аттилы, Тереке. Золото, шелка, жемчуг, возможно, также серебро и драгоценные камни непременно входили в состав обычного посольского багажа. Кроме того, наряду с рабами, вскользь упомянутыми Приском, делегацию, по-видимому, сопровождал вооруженный эскорт.
Требовалось также, чтобы послы были проинструктированы в отношении дипломатических тонкостей. Некоторые потенциальные камни преткновения были достаточно очевидны. Если вам доводилось передвигаться по той же дороге, что и Аттила, следовало сделать так, чтобы вы ехали позади него, а никак не спереди. Располагаясь лагерем рядом с его ставкой, вам надлежало проследить, чтобы ваши палатки не стояли на более высоком уровне, чем его. (Эти тонкости имели немаловажное значение, если учесть, что послы направлялись как раз в ставку Аттилы.) Максимин и Приск однажды допустили подобную оплошность, и им пришлось отбыть ни с чем
. Однако не менее важным для римского посла было не уронить своего достоинства. Нежелательно, чтобы увидели, как он слоняется близ резиденции Аттилы в надежде попасться на глаза влиятельным гуннам. В этом заключались задача и линия поведения Приска, которой он следовал неукоснительно. То, что послы играли заранее определенные роли, прекрасно видно из его собственных слов, относящихся к первой встрече с Онегесием: «Объявив о том, что я буду обсуждать с ним те вопросы, с которыми мы намеревались к нему обратиться, — поскольку продолжительный визит не подобал Максимину, занимавшему официальный пост, — [Онегесий] удалился»
. Короче говоря, Приск выступал в роли посредника Максимина, чтобы придать достоинство и значимость самому факту присутствия римского посла; однако и он играл в этом действе свою немаловажную роль, поэтому был соответственно проинструктирован. Все это предоставлялоемуотличную возможность делать заметки для своего будущего труда.
