Подобно финикийским городам Тиру и Сидону, Коринф был одновременно крупным центром торговли и отправной точкой колониальных экспедиций. Триеры немало способствовали успеху этих последних, ведь на них можно было перевозить товаров больше, чем требовалось новым городам, – домашний скот и фрукты; оборудование для обработки земли, мельниц, материалы для строительства фортификационных сооружений, домашнюю утварь и предметы личного обихода. Необходимость защиты от разных опасностей на море и на суше превращала триеры с их многочисленной командой и вздымающимся над волнами корпусом едва ли не в плавучую крепость.
Самым ранним из известных истории морских сражений в Греции было противостояние между коринфянами и их собственными воинственными и независимыми земляками, колонизовавшими некогда Керкиру (Корфу). Хотя сражение развернулось через много лет после того, как коринфяне начали строить триеры, в том столкновении с обеих сторон участвовали неповоротливые пентеконторы. А исход его был решен рукопашной, происходившей на борту. О морских маневрах тогда никто ничего не знал. И эта примитивная тактика будет характерна для всех греческих морских сражений на протяжении ближайших полутора веков.
Затем, примерно в годы, когда родился Фемистокл, в противоположных концах Греции разыгрались две битвы, имевшие поворотное значение. Эти баталии стали вехами в истории: в военно-морском деле произошел сейсмический сдвиг. В первой, что произошла невдалеке от корсиканского городка Алалия, шестьдесят греческих галер разбили вдвое превосходивший их флот этрусков и карфагенян [5] . Что за чудо? А все дело в том, что в этом бою греки полагались уже не на рукопашную схватку, а на мастерство рулевых и мощь корабельных таранов. Вскоре после этого сорок греческих транспортных триер уничтожили у Самоса, в Эгейском море, военный флот местного тирана, насчитывающий сто пентеконторов. В обоих случаях победа пришла к слабейшему числом, но более искусному в тактике или располагающему более совершенной техникой. Таким образом, новое вооружение и триеры вышли на военную сцену почти одновременно. В течение следующих двухсот лет этому союзу предстоит определять характер военных действий на море.
Теперь все жаждали заполучить триеры, уже не просто как транспортное средство, но как военный корабль. Их брали на вооружение греческие города в Сицилии и Италии. Персидский Царь царей специальным указом обложил своих подданных, от Египта до берегов Черного моря, данью в виде триер. Ядро морской мощи персов составлял финикийский флот, но указ касался и покоренных греков Малой Азии и островов. Собранные в случае необходимости воедино, эти суда составляли могучий флот персидской империи. Но Фемистокл был убежден, что новый афинский флот триер вскоре сможет бросить вызов не только Эгине, но и армаде Царя царей персов.
Многие города и империи из кожи вон лезли, лишь бы извлечь максимум выгод от владычества на море, но конечный успех в борьбе требует таких жертв, на которые редко кто был готов или мог позволить себе пойти. Лишь самые целеустремленные и решительные из морских стран выделят огромные средства и потратят массу энергии для достижениях не отдельных побед, но долговременного господства на море. С появлением триер многократно возросли масштабы военных действий и связанные с ними финансовые риски. Эти большие суда требовали гораздо больше материалов и живой силы, нежели меньшие по размеру галеры. Впервые подлинной движущей силой войны стали деньги.
Но еще большее, поистине драматическое, значение приобрел человеческий фактор. Греки-фокейцы, одержавшие историческую победу у Корсики, отдавали себе отчет в необходимости тяжелой, изнурительной повседневной учебы на море. В новой войне победу одерживает не тот, в чьем распоряжении имеются храбрые воины, но тот, чья команда лучше обучена и более дисциплинирована. Умелое владение рулем и веслами, скорость, что приходит только в результате долгих напряженных тренировок, – вот отныне залог успеха. А маневренное использование корабельного тарана вообще изменило картину мира – рулевые, гребцы, мичманы, как сейчас бы сказали, словом, люди низших сословий приобрели большую значимость, нежели состоятельные воины-гоплиты. В конце концов, копье, пущенное моряком, может в лучшем случае поразить одного противника. А таранный удар триеры способен разом уничтожить целое судно со всей его командой.
Фемистокл сформулировал четко: новый афинский флот должен состоять из быстроходных триер – легких, открытых, беспалубных, что и позволит как раз достичь наивысшей скорости и маневренности. Корма с ее местом для рулевого соединяется с фордеком у носа, где располагаются впередсмотрящий, матросы и лучники, только продольными мостками. Новые афинские триеры предназначались не для транспортировки крупных военных контингентов, но для таранных атак – отсюда и конструкция. Сделав именно такой выбор, Фемистокл и его земляки-афиняне шли на осознанный риск. Ведь во многих отношениях полнопалубные триеры удобнее. Время покажет, был ли их выбор верен.
И одну-то единственную триеру сконструировать – большое дело, построить же сотню – геркулесов труд. Сразу по получении ста талантов серебром подрядчикам предстояло прежде всего найти опытных корабелов. Ни чертежей, ни рисунков моделей, тем более руководств у строителей не было. Изначально триера, не важно – быстроходная или тяжеловесная, существовала лишь в воображении мастера. Для строительства ему требовалось много разного материала. Все это имелось под рукой – в лесах, на полях, в шахтах и карьерах самой Аттики. На помощь корабелам придут и местные торговля и ремесла.
Прежде всего – лес. Холмы Аттики загудели от ударов железа по деревьям, загрохотали от падения высоких стволов на землю: дуб для прочности; сосна и пихта для маневренности; ясень, шелковица и вяз для водонепроницаемости и остойчивости. Дождавшись, пока рубщики леса очистят стволы павших монархов от веток, возницы, запрягши быков и мулов, тащат их на берег. Корабел готовит строительную площадку, забивая деревянные сваи в песок и тщательно выравнивая их по высоте. На сваи кладет киль. Это позвоночный ствол судна – большой, квадратной формы дубовый брус длиной семьдесят и более футов. В идеальном случае в этом киле нет не только трещин, но даже наростов. От его прочности зависит судьба триеры при шторме и в бою. Дуб хорош еще и тем, что позволяет, не теряя своих качеств, то и дело втаскивать триеры на берег, а затем снова спускать их на воду. Закрепив киль, мастер с обеих концов прикрепляет к нему по одному большому брусу. Таким образом, судно обретает форму. Загибающаяся вверх корма изяществом своим напоминает то ли лебединую шею, то ли хвост дельфина. Впереди, на небольшом расстоянии от окончания киля устанавливается форштевень. Небольшая часть киля сразу за форштевнем образует основу носа и главным образом служит опорой бронзового тарана.
Пространство между кормой и форштевнем обшивается досками из сосны. Скрепленные друг с другом, они образуют панцирь триеры – в этом смысле она отличается от судов позднейших поколений, так называемых «остовиков», в которых доски накладываются на остов и бортовые ребра. Сооружая же первые, «панцирные», триеры, мастера устанавливали по обе стороны от киля леса, чтобы обшивка судна приобрела форму. Доски выпиливались при помощи железных пил и обстругивались теслами. Поскольку гладкая плоскость доски долго удерживает первоначальную форму, согнуть ее под нужным углом не составляет особого труда. По узким краям каждой доски мастера просверливали в ряд отверстия: маленькие для льняных веревок, побольше для gomphoi, деревянных гвоздей длиной примерно в человеческий палец, служащих шипами. Начиная с конца каждой из сторон киля, помощник мастера закреплял доски таким образом, чтобы большие отверстия верхней доски совпадали с концами деревянных гвоздей, выступающих из нижней доски, а затем деревянным молотком сажал верхнюю доску на нижнюю. Гвозди, которых теперь не видно, станут чем-то вроде ребер, увеличивающих прочность корпуса. Железные гвозди и заклепки при строительстве триер не употреблялись. Закрепив доски, помощник перебирался внутрь постепенно растущего корпуса, где целыми днями трудолюбиво продергивал веревки через маленькие отверстия, натягивая их как можно туже. Осенью греки сеяли лен, зимой обрабатывали поля, выпалывали сорняки, весной, дав опасть голубым цветкам льна, собирали урожай. Они срезали стебли, вымачивали их, давали высохнуть и сгнить, затем отбивали и резали на куски, после чего из шелухи выползали блестящие белые волокна. Сплети их в нить и получишь материал, обладающий поистине чудесными свойствами. Льняная ткань и набивка обладали такой прочностью, что служили броней гоплитам на суше и морякам на море, а сеть из льняных нитей не давала уйти тунцу и дикому кабану. При этом материя настолько тонка, что из клубка весом в фунт можно свить нить длиной в целые мили. В отличие от шерсти она не растягивается и сохраняет эластичность на суше и на море. Помимо того лен обладает сугубо морским свойст-вом – влага делает его только прочнее.
