В Греции революция обычно означала стасис – кровопролитное гражданское столкновение кланов. Но радикальные перемены, затеянные Эфиальтом, осуществила не вооруженная уличная толпа, но собрание путем, как и положено, поднятия рук. Это была бескровная революция, но нашелся-таки убийца-одиночка, который заколол самого Эфиальта. Убийцу не нашли, но стало известно, что это уроженец Танагры в Беотии, выполняющий чей-то заказ, но чей – не узнали. Миф повествует, что братьям выкололи стрелами глаза и приковали в Аиде к колоннам, где их уши вечно терзал крик совы. Ареопагитам и их сторонникам из аристократической среды, наверное, и таких мучений для человека, отнявшего у них власть, показалось бы мало. Но в глазах большинства афинян Эфиальт умер героем.
Факел радикальной демократии был передан сыну Ксантиппа Периклу, преисполненному решимости продолжать реформы. Десятью годами ранее, совсем еще молодым человеком, Перикл оплатил постановку «Персов» Эсхила, положив тем самым начало своей карьере на общественной ниве. Подобно Фриниху в «Финикиянках», Эсхил изображает сражение при Саламине глазами персов, а победа афинян предстает частью божественного возмездия Царю царей. Эсхил – не только первый афинский драматург, отмеченный печатью гения, он был еще и ветераном Саламина, так что поэтическое воображение питалось личным военным опытом автора. В пьесе есть строки, намекающие на демократические убеждения Перикла. Персидская королева-мать спрашивает, имея в виду афинян: «Кто пастырь их, кто стадо их ведет?» И хор персидских старейшин ответствует: «Никто ничьими их рабами или подданными не зовет».
Теперь, перевалив за тридцать, Перикл имел за спиной собственный славный опыт морских сражений. После победы на реке Эвримедонт он водил эскадру из пятидесяти триер в район восточного Средиземноморья. Продолжатель революции, начатой Эфиальтом, Перикл пустил часть богатых финансовых запасов Афин на учреждение денежного довольствия присяжным заседателям. Благодаря ему неимущие граждане получили возможность отвлекаться от повседневных трудов, входя в состав большого (до 501 члена) жюри, отправлявшего на агоре правосудие. Таким образом, демократизировалась и юридическая система Афин. Через шесть лет после смерти Эфиальта было официально объявлено, что на должность архонта могут претендовать представители сословия гоплитов. А в конечном итоге такая возможность была предоставлена и фетам.
Стремительному расширению демократии пытался, хотя и тщетно, противостоять один видный афинянин. Кимон предпринимал всевозможные усилия, чтобы вернуть ареопагу его прежнее положение. Своими победами на море он даже больше Фемистокла способствовал укреплению низших слоев общества, но последствий этого предугадать не мог. Точно так же не предвидел Кимон перемен в симпатиях и антипатиях сограждан, в результате его восхищение Спартой стало восприниматься чуть ли не как предательство. Сильнейшее землетрясение опустошило территорию Спарты и спровоцировало бунт мессенских илотов, однако спартанцы решительно отвергли предложение Афин о помощи. Возмущенное их недоверием и подозрительностью, собрание расторгло столь лелеемый Кимоном союз. А ведь сколько он твердил, что Афины и Спарта подобны двум лошадям, впряженным в одну колесницу, и коли захромает одна, то худо придется всей Греции.
Так, стараясь подавить революционный дух перемен, Кимон сколь неожиданно, столь и бесповоротно оказался по разные стороны баррикад со своими согражданами. Через год после того, как Эфиальт осуществил свои реформы, афиняне подвергли Кимона остракизму, и он вынужден был отправиться в изгнание. Всего шесть лет прошло с той поры, когда победа на реке Эвримедонт, казалось, вознесла его на самую вершину, поставив во главе пантеона афинских героев. Но нет, сын повторил судьбу своего отца Мильтиада, которого тоже сбросили с пьедестала через год после марафонской победы. Да, приходится признать, что со своими героями афиняне нередко обращались куда более сурово, чем с врагами.
Охваченное реформаторским духом собрание вернулось к договору, предлагавшемуся Афинам несколько лет назад; это соглашение вовлечет их в войну, беспрецедентную в истории города – настолько далеко от его пределов она развернется. Вскоре после гибели Ксеркса в Египте вспыхнуло восстание. Возглавляемое ливийским царем Инаром, потомком последней династии египетских фараонов, население долины Нила изгнало со своей территории наместников персидского царя, а также сборщиков налогов. Инар отправил в Афины послов с просьбой о содействии. В случае, если город пришлет свой флот и поддержит его борьбу за свободу, Инар обязуется привлечь афинян к участию в управлении страной и выплатить сумму, значительно превышающую расходы на снаряжение морской экспедиции.
Перспектива союза с египтянами чрезвычайно заинтриговала Эсхила, любившего упоминать в своих пьесах далекие заморские страны. Пока собрание обсуждало предложение Инара, он быстро написал трагедию «Просительницы», в которой мифологический сюжет переплетается с актуальными политическими событиями и общей идеей сторонней помощи в беде. Как и в десятилетней давности «Персах», Эсхил преподал афинской публике урок географии. Он напомнил о существовании египетских городов Мемфис и Каноп, о далекой земле Эфиопия, о несметных урожаях пшеницы в Северной Африке.
С первых же строк в «Просительницах» возникают образы долины Нила с ее многочисленными каналами, плантациями папируса, жужжанием насекомых, песчаными дюнами. В пьесе упоминаются даже кочевницы, передвигающиеся на верблюдах. Хор исполняет песнь о морском путешествии из Греции в Египет. Ничего особенного – всего-то и надо, что пересечь Эгейское море, пройти мимо Малой Азии, достичь Кипра, затем повернуть на юг. Сюжет держится на старинном предании о связях, соединяющих египтян и греков как потомков мифических героев Эгипта и Даная. На общий взгляд действие пьесы имеет вневременной характер, и действительно она пережила века. Но как и в большинстве произведений греческого искусства, в «Просительницах», при всей их универсальности, слышатся отзвуки дебатов, разгоравшихся в ту пору в народном собрании и на агоре.
Через два года после демократической революции собрание занялось формированием новых соглашений с Аргосом, Фессалией и Мегарами на случай спартанской агрессии. Как только они приобрели форму договоров, появилась возможность заняться делами, связанными с более отдаленными землями. Памятуя о Египте, афиняне снарядили большое количество судов, призвали из союзных городов экипажи и, поставив во главе флота, состоящего из двухсот триер, военачальника по имени Харитимид, послали его на Кипр. Остров все еще раздирала междоусобица – с одной стороны финикийские города, платящие дань персам, с другой – греческие, борющиеся за независимость.
Вскоре после прибытия афинян на Кипр там появились посланцы царя Инара, взывающего о срочной поддержке в противостоянии персидскому сатрапу и его оккупационной армии. К настоящему времени в руках повстанцев оказалась вся западная часть дельты Нила, и вот-вот должен был наступить кульминационный момент. Афиняне отказались на время от продолжения кипрской компании и устремились на юг. Лишь через день после высадки почувствовалось, что Нил где-то недалеко. Впередсмотрящие забросили лот, и он вытащил с глубины шестьдесят пять футов изрядное количество плотного ила. Его нанесло в море речным полноводьем. Вскоре вдали показались длинные песчаные дюны, обрывавшиеся в тех местах, где в море текут воды рукотворных каналов. Отсюда две сотни триер пошли в обход огромного клина земли, который греки, имея в виду его треугольную форму, назвали четвертой буквой своего алфавита – дельтой.
