По мере того как суда продвигались на север, становилось все холоднее, но на Сократе, как всегда, был только один плащ. К физическим неудобствам он, казалось, был вообще нечувствителен. Алкивиад, красавец и всеобщий любимец, не отходил от невозмутимого философа, выбрав его мишенью своих очередных любовных поползновений. Сократу, в свою очередь, было интересно стать воспитателем юноши, обещавшего, куда больше сыновей самого Перикла, сделаться в городе влиятельной силой; доброй или злой, это уже другой вопрос.
Части, возглавляемые Формионом, высадились на сушу в девяти милях к югу от Потидеи и медленно двинулись в сторону города, разоряя по дороге сельскую местность, в надежде, что граждане выйдут из-за стен и нападут на них. Убедившись в том, что потидеанцы на уловку не поддаются, афиняне сами предприняли несколько атак. В ходе одной из них, штурмуя стену, рассекающую узкий перешеек и упирающуюся обеими концами в море, Алкивиад сражался вместе с Сократом. В какой-то момент он потерял бдительность, и вражеское копье угодило ему прямо в грудь. Юноша упал. Афиняне продолжали движение, но Сократ остался прикрывать раненого Алкивиада, пока не подошла спасательная команда. По окончании сражения Формион вручил Алкивиаду редкую и весьма ценимую в Афинах награду за отвагу: полные бронзовые доспехи гоплита. Сократ всячески приветствовал это решение стратега. Алкивиад с не меньшим энтузиазмом настаивал, что награда эта по праву принадлежит Сократу.
Пока афиняне продолжали держать на севере свою долгую и дорогостоящую осаду, дома у них начали появляться эмиссары из Спарты. Они во всеуслышание заявляли, что Афины и впрямь нарушили договор о Тридцатилетнем мире и если город не возместит ущерб, нанесенный пелопоннесцам, его ждет война. Спартанцы выдвинули три требования. Первое: афиняне снимают осаду с Потидеи, где Формион пытается уморить людей голодом и таким образом принудить их к сдаче. Второе: Эгине возвращается автономия. И наконец, Афины аннулируют злополучное положение, известное под названием мегарийского декрета, по которому жителям Мегар закрывается доступ на агору и в гавани Афинской империи. В случае отказа – война.
Это была, во всяком случае, поначалу война слов. В ответ на требования Спарты Перикл начал задавать неудобные вопросы. Почему Спарта не передала свои жалобы в арбитраж? Афины к этому готовы. Почему ксенофобы-спартанцы не открывают свои границы афинянам? Как только Спарта перестанет изгонять со своей территории иностранцев, Афины откроют Мегарам доступ в гавани. И наконец, когда Спарта предоставит возможность своим союзникам самим избирать власть, даже если это власть демократическая? Как только это будет сделано, Афины последуют примеру Спарты.
Перикл всячески заверял сограждан, что, пока они сохраняют владычество на море, никакая Спарта им не страшна. А набравшись опыта в морской войне амфибий, афиняне теперь и на суше готовы дать отпор любому. Он утверждал, что спартанцам трудно будет овладеть навыками морского боя. Даже афиняне, имея за спиной полувековую практику, не вполне еще освоили это искусство. Так что уж говорить о спартанцах? Они не мореходы, они люди суши.
Периклу оставалось успокоить сограждан в части возможного вторжения Спарты в Аттику, где она может нанести им поражение в сухопутном бою. И вновь великому государственному деятелю пришлось убеждать собрание в том, что спасение Афин – во флоте. Тут он следовал путем Фемистокла. «Морская сила имеет громадное значение. Сами прикиньте. Допустим, Афины были бы островом – разве это не обезопасило бы нас от нападения? А ведь мы вполне можем считать себя островитянами; просто надо уйти с земли, покинуть дома и защитить подходы к городу с моря». Пока Афины связаны с морем Длинной стеной и пока флот обеспечивает поставки еды и всего необходимого, ни прямое нападение со стороны Спарты, ни осада не имеют ни малейшего шанса на успех.
В своей стратегии Перикл опирался исключительно на афинский флот, его способность контролировать морские пути, по которым в город подвозится продовольствие, и его силу, позволяющую постоянно пополнять казну. Он думал о войне, в которой Афинам, при всех соблазнах чести и национальной гордости, так и не придется столкнуться со Спартой на суше. Перикл добровольно отдаст захватчикам Аттику и ее поля, как это уже однажды сделал Фемистокл. А тем временем афинский флот безнаказанно обрушится на беззащитную территорию противника. Да, война или что-то похожее на войну начнется, но это будет скорее противостояние, в каком-то смысле война без сражений. Противники остаются противниками, вражда остается враждой, но до прямых столкновений дело не доходит. А там огнедышащие спартанцы, лишенные возможности дать решающее сражение и измученные налетами с моря, запросят мира. Стратегия Перикла отличалась научной точностью и холодным расчетом, как математическая формула или медицинское предписание.
Молодые афиняне рвались на войну, но стратегия Перикла не нуждалась в их энтузиазме, отваге и готовности умереть за родной город. Все эти чувства и достоинства хороши для войны, в которой участвуют гоплиты. А гоплиты в надвигающейся войне с пелопоннесцами будут представлять для Афин только угрозу. Периклу нужны были другие качества – морские: самообладание, расчет, умение действовать тихо. Как у рулевого государственного корабля, его дело – лоция, четкое определение действий. Покуда афинянам удается сдерживать естественный порыв к защите родной земли, они могут воевать и побеждать без риска и даже без особых неудобств. Именно для этого возводилась Длинная стена. Афины превратились в самодостаточный остров, и пока город остается таковым, он непобедим.
Что же касается спартанцев, то они были уверены в силе своей армии, но остро ощущали морскую неполноценность, и пока одни посланники вели переговоры в Афинах, другие отправлялись в Сицилию и южную Италию, к союзникам, знающим толк в морском деле. Спарта обращалась к своим собратьям – дорийским грекам за помощью в борьбе с презренными ионийцами, действующими по указке Афин. Не может быть, чтобы преуспевающие западники не выделили некоторые средства ради достижения столь высокой цели. Помимо того, ввиду надвигающейся войны с Афинами спартанцы с почти детской наивностью просили сицилийские и итальянские города снарядить флот из пятисот триер.
В провокациях и составлении планов прошли два года, но ни одно из крупных государств не желало выступить инициатором вооруженного столкновения. В конце концов искра вспыхнула благодаря действиям одного из слишком опрометчивых союзников Спарты. Граждане Фив, города – участника Пелопоннесского союза, уже давно с жадностью поглядывали на маленький независимый городок Платеи – верного союзника Афин, попавшего в орбиту их влияния еще до начала греко-персидских войн. И вот одной штормовой ночью фиванский отряд внезапно атаковал Платеи. Взять город не удалось, но обе стороны вынуждены были констатировать начало войны. Сорок девять лет прошло со времени вторжения Ксеркса, когда общая угроза сплотила Афины и Спарту на благо всем грекам. И вот вчерашние союзники вступили в войну, которая окажется для Греции более разрушительной, чем все беды, что навлекли персы.
В согласии со стратегическим замыслом Перикла афиняне – жители сельской местности приготовились к эвакуации. Покидая родной край, они морем переправляли скот в Эвбею – точь-в-точь как их предки, когда почти полвека назад Ксеркс начал свой завоевательный поход. Правда, на сей раз люди не искали убежища по ту сторону пролива. Поначалу они хлынули в Афины, останавливаясь где только можно, за вычетом святилищ. А когда положение стало уж вовсе невыносимым, в коридорах Длинной стены выросли тысячи временных жилищ. Там и поселились беженцы.
