Отряду предстояло пройти историческим морским путем, ведущим через Геллеспонт, Мраморное море и Босфор в Черное море. Стараниями Тимофея, одержавшего в самое последнее время несколько важных побед, Афины получили в свое распоряжение вход в Геллеспонт и сейчас стремились восстановить контроль над другими участками маршрута. Этому могло поспособствовать заключение договора с царем Фракии. По расчетам Демосфена, решение этой задачи принесло бы Афинам примерно двести талантов пошлины в год. Однако, отправляясь на Черное море, он преследовал и семейные интересы – на излете Пелопоннесской войны его дед по материнской линии командовал афинским гарнизоном в Крыму.
Демосфен стал триерархом в надежде набраться опыта. И не пожалел. За время, проведенное на море, он увидел могучий Геллеспонт с его островами и изломанной линией легендарных берегов, большие, обнесенные стенами города, отряды наемников, стал свидетелем морских столкновений, внезапных нападений на мирно завтракающих людей, например, и всяких пиратских вылазок. Одновременно у юного идеалиста открылись глаза на истинное состояние военно-морских сил Афин: слабая подготовка экипажей, чрезмерная самоуверенность, и при этом афиняне уступают неприятелю и в военном сражении, и за столом переговоров.
После целого ряда злоключений Кефисодот вернулся в Афины с договором, подписанным фракийским царем. Однако собрание сочло этот документ столь неудовлетворительным, что даже оштрафовало стратега на пять талантов. Призвали к суду и самого Демосфена; сделали это некоторые завистливые триерархи, оспаривавшие его право на золотой венец. Таким образом, поход завершился обвинениями и контробвинениями, при этом начальники от своих сограждан дома претерпели больше, чем от неприятелей за морями.
Демосфен был в достаточной степени реалистом, он проглотил эту горькую пилюлю, но надежды на исправление афинян не оставил. Он считал, что ему ведомы пути нового возвеличения города, и, как некогда Фемистокл, рассчитывал сам обрести величие в ходе этого подъема. Еще шесть лет должно пройти, прежде чем у него появится возможность поделиться своими идеями с трибуны собрания. Пока же Демосфен продолжал писать речи и время от времени выходил в море добровольцем-триерархом. Участвовал, например, в эбвейской экспедиции Тимофея и вскоре по завершении этой головокружительной кампании включил свое имя в список тех, кто хочет выступить на собрании, когда будут обсуждаться дела флота.
Демосфен хорошо видел, что в течение шести лет, прошедших после его первой экспедиции, дела города только ухудшались. Афины потерпели поражение на море от своих взбунтовавшихся союзников. Триеры гнили на стапелях, и речи о боевых действиях идти не могло. Казначей судостроительного фонда сбежал с деньгами, предназначенными на постройку новых триер. А когда македонский царь Филипп нападал на прибрежные города в северной части Эгейского моря, афинский флот неизменно опаздывал к месту событий.
В одной из басен Эзопа пассажиры тонущего корабля неожиданно оказываются в море. Один из уцелевших афинян взывает о помощи к богам. Другой, плывущий к берегу, слышит мольбу и, не останавливаясь, бросает: «Молись, непременно молись! Но не забывай при этом работать руками». Вот таким мудрым советчиком, напоминающим афинянам, что боги помогают тем, кто сам себе помогает, и хотел бы стать Демосфен.
Настало утро, когда он поднялся на Пникс, чтобы произнести свою дебютную речь. Как положено, герольд вызвал на трибуну Демосфена из Пайании, филы Пандион. Еще поднимаясь на бему (трехступенчатое подножие для оратора), он беззвучно проговаривал свою речь. В нее он вложил себя целиком. Демосфен был намерен призвать ни больше ни меньше, как к тому, чтобы полностью реконструировать афинский флот. Вообще в ту пору весь город продувал ветер перемен. Исократ только что написал свой трактат «О мире», Ксенофонт сформулировал свою позицию в эссе «Доходы», а Платон, рисуя в своем воображении исчезнувшие материки, обдумывал в Академии архитектуру идеального государства. Однако же никто из опытных мужей не отваживался подняться на Пникс и выступить перед собранием, которое Платон назвал однажды «огромным зверем». Стоя впервые на том месте, где некогда Фемистокл, Кимон и Перикл делали историю, Демосфен начал: «Те, кто чтит своих предтечей, о народ Афин, не кажется ли вам…»
Как это войдет у него далее в привычку, Демосфен сразу взял быка за рога: как Афинам подготовиться к войне наилучшим образом? С его точки зрения, самая очевидная угроза исходит от Персии. Тем не менее он призывает сограждан не к началу новой войны, а к тому, чтобы предотвратить будущие войны; а сделать это можно лишь путем укрепления флота: «С моей точки зрения, для ведения любой войны прежде всего потребны корабли, деньги и прочные позиции в мире, а в этом смысле персидский царь подготовлен лучше, чем мы». Для того чтобы изменить это положение, Демосфен выдвигает на рассмотрение собрания развернутый план перестройки симморий – групп состоятельных граждан, обеспечивающих своими средствами нужды флота (речь впоследствии стала известна именно под таким названием – «О симмориях»). Он предлагает увеличить число граждан, непосредственно финансирующих флот, с тысячи двухсот, на чем некогда настаивал Периандр, до двух тысяч. Все это – будущие триерархи. Так возникнет народный флот с подлинно неограниченными возможностями.
Увеличенный до трехсот триер, он будет поделен на двадцать отрядов по пятнадцать триер в каждом, приписанных к одному из вновь создаваемых комитетов. Далее оратор сказал об экипировке и командах и предложил расписать флот по филам, так чтобы в случае необходимости любой гражданин знал, к какому из эллингов направляться. Заключая речь, Демосфен вновь обратил внимание на персов: «Царю царей известно, что наши предки, имея в своем распоряжении двести триер, разбили его флот, состоящий из тысячи кораблей. Представьте теперь, что он почувствует, услышав, что теперь у нас триста судов, готовых в любой момент выйти в море. В такой ситуации даже безумец вряд ли рискнет вызвать недовольство Афин». В самом конце Демосфен призвал афинян быть достойными своих отцов не на словах, а на деле.
Бури аплодисментов не последовало, как не последовало и немедленного голосования по плану, над которым он так усердно трудился. Пока Демосфен возвращался на свое место, машина собрания продолжала работать, и внимание людей переключилось на другие предметы. Пожалуй, подражая Фукидиду, он чрезмерно увлекся статистикой и анализом фактуры; пожалуй, хладнокровно призывая сограждан сохранять спокойствие и заняться строительством флота, он слишком доверился Периклу. И уж точно можно было найти более действенный раздражитель, нежели отдаленная угроза, исходящая от царя Артаксеркса III. Так или иначе, Демосфен был вынужден с горечью признать, что первая попытка не удалась.
Через три года Демосфен вернулся на бему. На сей раз, презирая порядок, он оттеснил других ораторов и выступил первым. Такая настойчивость была продиктована новыми угрозами афинским кораблям и даже всему побережью Аттики, исходящими из одного и того же источника: Македония; царь Филипп. Это именно он стоял за похищением афинских граждан с островов Лемнос и Имброс, и за пиратскими нападениями на афинские морские грузы, и за перехватами транспортных судов, направляющихся в Пирей с южной оконечности Эвбеи. Более того, какой-то из его летучих отрядов высадился на берегу Марафона и нагло взял на буксир один из афинских священных кораблей. Так у Демосфена появился столь желанный козырь.
