Высшая точка «еврейского напряжения» в европейской или американской литературе, создававшейся евреями, тоже миновала. Идишская литература жила благодаря иммигрантам первого поколения (иммигрантам в большой город, или в Америку, или в другую страну). Повторяющиеся волны иммиграции сохраняли идишскую литературу в стадии расцвета в течение нескольких поколений. Знаменитые еврейские живописцы, представители парижской школы или американского модернизма, тоже были иммигрантами в первом поколении. Но с редкими исключениями (знаменитый случай Конрада), чтобы овладеть языком высокой литературы, надо родиться в его среде и получить на нем образование: родители Сола Беллоу говорили на идише, так же как и матери Франца Кафки и Зигмунда Фрейда, но новый язык книг (если не уличный жаргон) был для них родным. Несколько иммигрантов писали книги на английском языке, но они имеют преимущественно документальную ценность. Важная литература — остающаяся «еврейской» (т. е. содержащей какие-то еврейские аспекты) — создавалась блестящими писателями второго поколения, овладевшими русской, немецкой, польской, английской, французской или испанской литературой в момент ее наивысшего расцвета, в эпоху модернизма, и, имея в виду этот дискурс, они могли оглянуться на опыт перехода. Вернее сказать, речь шла об опыте второго поколения, т. е. первого поколения новой культурной расы. Некоторые из них еще знали, что такое быть «евреем», хотя уже в корне иным, чем их родители, поскольку их «еврейство» означало не столько культурное содержание, как экзистенциальный невроз. Сомнительно, чтобы писатели, еще больше отдалившиеся от еврейской культурной среды, сохранили достаточно «еврейского» материала в личном опыте, чтобы создать какое бы то ни было «еврейское» содержание в беллетристике.
Интеграция ассимилированных евреев в общую культуру также завершилась, и негативные побочные эффекты первой волны, которая пережила столкновение инородной семиотики дискурса со спецификой западного общества, практически исчезли. И конечно, профессиональное и классовое распределение евреев в обществе по всему миру опять вызывало нарекания. Больше не было такого революционного явления, как ускоренный подъем по социальной лестнице именно евреев, и если дети еврейских ученых сами становились учеными — или плотниками, — то в этом они не отличались, даже статистически, от всех остальных.
Что касается перемещающихся центров еврейской истории, то здесь тоже было достигнуто относительное равновесие — с двумя главными центрами в Израиле и в Соединенных Штатах (и более мелкими средоточиями во Франции, Англии и других местах), вытеснившими старые центры в Польше, России и Германии. Ветер перемен утих, и как в Израиле, так и в Америке молодые евреи чувствуют себя так, будто ситуация всегда была такой же. Сионистский анализ еврейской истории предрекает ликвидацию диаспоры и окончательное собирание всех рассеянных групп в еврейском государстве; а пока Израиль представляется духовным центром, при котором другие еврейские центры играют довольно пассивную роль (как изобразил это израильский писатель Амос Оз, Израиль — это «сцена», а диаспора — просто наблюдающая «галерка»). Теперь, когда все волны схлынули, альтернативная, дубновская интерпретация кажется более обоснованной: сам Израиль, какой бы культурной значимостью он ни обладал, может рассматриваться как один из двух главных центров «народа мира».
* * *
Период еврейской революции открылся волной погромов. Как он закончился? Как подобает модернистскому нарративу, мы можем завершить историю двумя финалами: одним трагическим и одним «счастливым».
Период был очень коротким, а перемены головокружительными. Внутреннее развитие достигло расцвета в период между двумя мировыми войнами, особенно в Польше (где в 1939 г. проживало три с половиной миллиона евреев) и в еврейском ишуве в Эрец Исраэль (насчитывавшем в 1945 г. полтора миллиона евреев). 1 сентября 1939 г. разразилась Вторая мировая война; Польша была оккупирована, и в ее главных городах возникли еврейские гетто. 22 июня 1941 г. германская армия вторглась в Советский Союз, где в то время проживало пять миллионов евреев, и начала массовую ликвидацию еврейского населения. Как и в других городах, в Риге, столице Латвии, евреи были заперты в гетто; среди них был Семен Дубнов, выдающийся историк восьмидесяти одного года от роду, стоявший у истоков целого периода. Согласно одному источнику, в ночь с 7 на 8 декабря 1941 г., во время большой немецкой акции, Дубнов толкал перед собой тачку со своими рукописями, когда немецкий солдат приказал ему бежать. Но достоинство было главным девизом всех течений этого периода; Дубнов шел, гордо выпрямившись, и немецкий солдат выстрелил и убил его на месте. По другой версии немец, убивший Дубнова, был его студентом в Берлине. Всего за четыре дня до этого зять Дубнова Генрих Эрлих был арестован в Советском Союзе по приказу Сталина. Эрлих входил в состав Петроградского совета от Бунда в 1917 г., уехал из большевистской России в Польшу, где стал лидером Бунда, был арестован советскими властями в 1939 г. и незадолго до описываемых событий освобожден из тюрьмы как польский гражданин. Теперь его вновь арестовали и — в те самые дни, когда Красная армия остановила немцев на подступах к Москве, — обвинили в распространении пораженческой пропаганды и казнили (вместе с другим лидером Бунда Виктором Альтером)
[61]. Таким был символический конец двух идеологических систем: автономизма и еврейского социализма.
Годом раньше, 3 августа 1940 г., идеолог крайне правого движения в сионизме Зеев (Владимир) Жаботинский скончался от разрыва сердца в Нью-Йорке — у него опустились руки после того, как его предвоенный призыв к «катастрофической эмиграции» из Европы остался без ответа, а Холокост указал на правильность его позиции. За две недели до этого, 31 августа 1940 г., Лев Троцкий, основатель Красной армии и символ важной роли евреев и интеллектуалов в русской революции, был убит в Мексике агентами Сталина.
Начало войны было не менее зловещим. Страшный антисемитизм угрожал жизни евреев Польши, Румынии и других стран. Заметной роли, которую евреи играли в немецкой культуре, был положен конец с приходом Гитлера к власти. Антитроцкистские чистки не оставили к 1926 г. ни одного еврея в Политбюро
[62], а сталинскими чистками 1937–1938 гг. завершилась коммунистическая мечта, и большинство евреев лишились властных должностей в СССР. Арабские «мятежи» (или «восстания») 1936–1939 гг. против сионистского присутствия в Палестине затруднили евреям свободное перемещение между городами и деревнями и даже между улицами в Иерусалиме и продемонстрировали их статус меньшинства даже в «национальном доме». Британская Белая книга 1939 г. заблокировала любое расширение ишува и закрыла страну для иммиграции евреев, закрепляя их статус меньшинства в Эрец Исраэль. Абба Ковнер, молодой лидер виленского Ха-Шомер Ха-Цаир, движения, которое верило и в сионистскую утопию, и в большевистскую революцию, говорил о немом отчаянии, наступившем, когда пришли вести из обеих утопий. Таковы были настроения героев Сопротивления Холокосту, владевшие ими на заре этого события.
