Книга Язык в революционное время, страница 63. Автор книги Бенджамин Харшав

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Язык в революционное время»

Cтраница 63

Судьба арамейского языка — это отдельная история. В религиозной полисистеме и в идишском мире арамейский был частью «святого языка». В традиционный корпус входили чисто арамейские тексты (Кадиш, части Гемары, Акдамут Милин, Хад Гадья и классическая каббалистическая книга Зохар). Поскольку активным, письменным «святым языком» был иврит, то синтаксис и общий рамочный дискурс были ивритскими. Арамейский не смешался со «святым языком», а интегрировался в него: арамейские тексты интегрировались в ивритский корпус, а арамейские фразы — в ивритский текст. [113] В ходе возрождения литературы на иврите в диаспоре арамейский получил особое место и важную стилистическую функцию; у Иехуды Лейба Гордона и Менделе Мойхер-Сфорима он обозначает живую речь, т. е. идиш. В прочувствованном очерке на эту тему Бердичевский писал: «У нас не один литературный язык, а два, <…> два народа спорят о том, чтобы считаться породившими его, <…> иврит и арамейский. <…> Язык иврит любит величественное. <…> А арамейский — это язык хлесткой притчи и морали, <…> язык сердечной простоты, язык религии, язык евреев» (Berdichevski 1987:101). Бренер вставлял в свои рассказы многочисленные арамейские фразы, иногда сочиненные им самим, перемежая их с интернациональными, неивритскими словами.

Но ивритские пуристы боролись и с арамейским. Клаузнер заявлял, что на иврите допустимо говорить casus belli, но не садна д'ареа («человеческая природа везде одинакова»). Ури-Цви Гринберг, представитель другого лагеря, назвал свой журнал Садна Д'Ареа (выходил в 1925 г. в Эрец Исраэль). Вышедшие из иешив или из языка идиш любили арамейский язык. Но победу в борьбе одержал пурист Клаузнер: некоторые арамейские слова гебраизировались, и лишь немногие откровенно арамейские выражения остались в израильском литературном языке, придавая ему пикантность, подобно латинским выражениям в английском, таким, как sui generis или casus belli, которые не вошли в язык, но демонстрируют техническое владение ученым языком. Кажется, что носитель иврита желает одного, узнаваемого языка иврит, и если в него входит цитата на иностранном языке, то пусть это будет знакомый ему язык. Религиозная связь между ивритом и арамейским для него сегодня не имеет значения.

Язык иврит должен был определить границы и с идишем, и со «святым языком», хотя он формировался, пользуясь ресурсами обоих этих языков. Так, выражения из религиозного и талмудического мира, а также переводы идишских пословиц и идиом отвергались, как только их узнавали. Тем не менее после пуристских чисток идишские выражения проникли в израильскую идиоматику и в израильский сленг (сам идиш заимствовал многие из них как из талмудических, так и из европейских источников). Обширные слои идишского подтекста лежат под мнимо архаичным, близким к «святому языку» ивритом Агнона. Интересно, что и явно библейские элементы казались наивными и старомодными. В результате было принято три основных европейских способа указывать время, отраженные в трех глагольных временных формах; при этом библейскую конструкцию будущего в прошедшем отвергли. Несмотря на благоговение перед Библией и ее бесконечное изучение в школе и в кружках для взрослых (в т. ч. в Библейском кружке Бен-Гуриона), язык Библии очень далек от израильского иврита — и его удерживают на этом расстоянии. Хотя многие знают большие фрагменты из Библии наизусть (учив их по десять-двенадцать лет), использование библейской фразы в израильском иврите сохраняет функцию цитаты из другого языка. Так, возвращение к Земле Библии и Языку Библии породило национальную и общественную идеологию, сформулированную на языке европейской мысли и подразумевавшую отказ от непорочного мира «Любви в Сионе» Мапу.

В целом каждый слой языка, который слишком сильно напоминает о каком-нибудь из религиозных текстов — Мишне, Талмуде, Торе или Пророках, — отвергнут израильским базовым языком, и его можно использовать только для стилистических приемов в литературе (как мы уже говорили, словарь этих текстов — открытая сокровищница для современного иврита).

В результате действия этих тенденций с точки зрения ивритских источников израильский язык носит смешанный характер. Он использует определенный набор языковых возможностей прошлого, при условии, что слова и выражения свободны от контекста, не требует знания источников и не превращает текст в мозаику стилей. С точки зрения носителя языка, произошел радикальный поворот: в прошлом существовал корпус текстов, из которых индивид мог черпать слова и фразы; теперь перед ним смешанный «ассортимент» живого языка, активный набор слов и выражений, использующихся в базовом языке или в специфических идиолектах и жанрах дискурса без оглядки на их происхождение. Эту «живую» лексику может использовать каждый, вне зависимости от того, является ли он «естественным» носителем или нет.

В морфологии и базовом синтаксисе большинство форм определяется недвусмысленно, и предпочтение отдается библейским и мишнаитским формам. Настоящая революция произошла в семантике и макросинтаксисе. Структура сложного предложения и абзаца следует ограничениям и правилам, развившимся в рациональном письме, политическом комментарии или художественной литературе Европы и Америки (хотя иврит не заимствовал все пространные и богатые периодами немецкие и русские фразы). Возрождение языка иврит началось в этом мире, и оно предпочитало наполнять его ивритскими выражениями, а не наоборот. Его осуществляли не люди, получившие воспитание на иврите и столкнувшиеся с необходимостью расширять свой горизонт, а те, кто изучил иврит по корпусу религиозных текстов своего детства, затем открыл для себя современный мир и был увлечен его идеологиями, обладавшими огромным объяснительным потенциалом — предоставляемым идишем и другими языками, — и уже оттуда вернулся к ивриту, чтобы найти в нем слова для новых нужд. Поэтому Израилю было сравнительно легко стать современной нацией. Вместо базы библейского иврита или раввинистического иврита, которую надо было бы постепенно пополнять, заимствуя понятия со стороны, внутри современного иврита была сформирована европейская база с соблюдением некоторых правил ивритской морфологии, заимствовавшая понятия и выражения отовсюду: как из интернациональной лексики, так и из ивритского корпуса.

Большинство слов в тексте на израильском иврите — журналистском, научном или литературном — составляют новые по форме или по значению слова. Здесь чувствуются неослабевающие усилия пуристов подобрать «ивритские» или хотя бы гебраизированные слова для иностранных слов, внесших в израильский язык целый мир международных концепций, нарядив их в семитские одежды. Закон стиля позволяет «приправлять» текст словами и выражениями, отклоняющимися от средней нормы, в том числе словами из иностранных языков, оригинальными неологизмами и неизраильскими словосочетаниями из ивритских источников. Этот закон также включает в себя правила «хорошего вкуса», не позволяющего количеству таких «приправ» превышать определенный лимит, чтобы не поколебать свой статус интегрированного меньшинства. Поэтому именно процессы превращения неивритских слов в ивритские или в гебраизированные корни освободили место для проникновения новых иностранных слов и переводов новых понятий. В результате иврит стал семитским языком только в генетическом и этимологическом смысле, и только в отношении базовой лексики и морфологии. С любой другой точки зрения это собрат современных европейских языков.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация