Первую медицинскую помощь в привычном смысле этого слова оказывать было некому: были одни трупы. Раненых не было. Были смертельно облучённые люди. Но лечить их мне не довелось. Все тридцать девять человек с первичным диагнозом ОЛБ — «острая лучевая болезнь» — были отправлены в госпиталь посёлка Тихоокеанский. Нам же пришлось два дня собирать в резиновые мешки куски тел. А потом сожгли их на территории спецчасти — ядерного арсенала. Там же и погребли, поставив скромный камень…
Капитан 2-го ранга Валерий Захар:
— В воскресенье утром (10 августа) нескольких человек с ПЛА К-431 отвезли в госпиталь посёлка Тихоокеанский. Через день медики проверили у попавших в зону аварии щитовидную железу. Многих госпитализировали, особенно с ПМ-133. Некоторых отправляли в Ленинград. Валерий Сторчак отказался уезжать в центр.
«Лучше умирать дома…» — сказал он. Повод для такого настроения был веский. Какую дозу получили моряки при борьбе за живучесть подводной лодки и дезактивации плавмастерской, никто не зафиксировал по простой причине: не располагали средствами контроля больших доз. Было ясно, что облучились выше всяких норм. У некоторых образовались волдыри от радиоактивного ожога…
Всё было почти так, как на недоброй памяти «Хиросиме» — подводной лодке К-19. И даже подвиг Бориса Корчилова вольно или невольно повторил капитан-лейтенант Олег Мольво. Однако военные медики-радиологи уже не были столь беспомощны перед лучевой болезнью, как в начале 1960-х годов. Возможно поэтому, через несколько месяцев лечения и отдыха на острове Русский почти все моряки вернулись в строй. Остался жив и капитан 3-го ранга Валерий Сторчак, один из главных героев — в полном смысле слова — событий в Чажме. По всем канонам наградной системы его надо было представлять к ордену и, слава богу, не посмертно. Но награды получили совсем другие офицеры, фамилию же капитана 3-го ранга, первым принявшего на себя разгул ядерной стихии, не внесли даже в списки.
У нас не раз так бывало: людей, отличившихся при ликвидации той или иной аварии, старались не награждать, исходя из весьма спорной позиции главкома ВМФ: «Мы аварийщиков не награждаем». За этим весьма суровым кредо скрывался чисто чиновничий расчёт: если представлять тех же спасателей к наградам, тогда надо докладывать наверх и о чрезвычайном происшествии, которое всегда можно преподнести как аварию внутриведомственного значения. Не выносить сор из избы, даже если он и радиоактивный.
Именно поэтому до сих пор остались в тени самоотверженные действия капитана 3-го ранга Валерия Сторчака, да и не только его одного.
После Чажмы Валерий Петрович перевёлся в Севастополь — дослуживать до пенсии на Черноморском флоте. Где он теперь? Здоров ли, жив ли? Никто толком не знает.
4. О чём поведало обручальное кольцо?
Штатный командир К-431 капитан 2-го ранга Валерий Шепель находился в отпуске и о том, что стряслось с его кораблём, который принял резервный экипаж, узнал далёко от Чажмы. Прошло двадцать лет, прежде чем он рассказал то, что знал, о чём столько думал все эти годы…
Капитан 1-го ранга в отставке В.Н. Шепель:
— На третий день после трагедии на территории завода нашли золотое обручальное кольцо одного из погибших, по которому установили, что в момент взрыва уровень радиации достигал 90 тысяч рентген в час. Много это или мало?
Для сравнения — это втрое больше, чем при аварии на Чернобыльской атомной станции. Несмотря на гарь, копоть, гигантские языки пламени и клубы бурого дыма, вырывавшиеся из подводной лодки, в воздухе отчётливо чувствовался резкий запах озона, как после сильной грозы (первый признак мощного радиоактивного излучения). Люди его ощущали, но не задумывались, что это радиация и что их ожидает смертельная опасность. Они бросились тушить пожар. Осознание случившегося пришло позже, когда перед глазами людей предстала картина разрушенного ядерного реактора.
У заводчан и военных, которые первыми бросились к лодке, совершенно не было средств защиты, дозиметры вышли из строя из-за высокого уровня радиации. Лодка водоизмещением более пяти тысяч тонн тонула, и если бы она ушла на дно с развороченным реактором, вся радиоактивная грязь расползлась бы по бухте. К счастью, подоспел заводской буксир и лодку удалось оторвать от пирса и посадить на мель.
Начали замерять радиационную обстановку на причалах, практически все приборы зашкаливали. Прибывшие люди, работающие в спецодежде при температуре более 23 градусов тепла, падали в обморок. Светились не только стены цехов, но и крыши, пирсы. Облучение получили рабочие и жители посёлка Дунай. Матросов и солдат гнали в ядерный ад, как на убой. Было слишком мало техники, и главным орудием в основном была кирка и лопата. На первом этапе давали сменную рабочую одежду и обувь. И никто не думал о радиации, о дозах. Люди просто выполняли воинский долг. Флагманский врач, которому задавали вопрос о дозах облучения, отмалчивался и отшучивался. Был приказ — молчать.
О погибших говорили шёпотом. Их фамилии было приказано не упоминать. Более чем скромный обелиск, установленный на месте захоронения останков, хранит их имена. Вот они:
капитан 2-го ранга Виктор Целуйко;
капитан 3-го ранга Анатолий Дедушкин;
капитан 3-го ранга Владимир Комаров;
капитан 3-го ранга Александр Лазарев;
капитан-лейтенант Валерий Коргин;
старший лейтенант Герман Филиппов;
старший лейтенант Анатолий Ганза;
старший лейтенант Сергей Винник;
матрос Николай Хохлюк;
матрос Игорь Прохоров.
Несмотря на то что и до 1985 года происходили аварии, из-за чего лодки полностью выходили из строя, а количество жертв было значительно большим, аварию в бухте Чажма на атомной субмарине К-431 специалисты оценили как самую крупную атомную катастрофу на флоте за последние три десятилетия…
5. «Хлопок» и его последствия
В официальных документах постарались смягчить суть ЧП и вместо «тепловой взрыв ядерного реактора» писали «хлопок». Но это был именно тепловой взрыв. Боролись с его последствиями упорно и долго.
Вице-адмирал Виктор Храмцов:
— В зоне аварии находились завод и посёлок… Там работами руководил командующий Приморской флотилии вице-адмирал Николай Лёгкий, а общее руководство осуществлял командующий ТОФ адмирал Владимир Сидоров. В аварийной зоне работали военные строители, полк химической защиты флота и служба радиационной безопасности завода.
Химический и радиационный контроль осуществлялся под личным руководством начальника химслужбы флота капитана 1-го ранга Киселёва. 23 августа в 16.00 я на буксире перевёл К-431 через залив Стрелок в бухту Павловского, основную базу 4-й флотилии, к нулевому пирсу. Там она стоит и сегодня и по-прежнему «светится». К сожалению, сегодня таких «грязных» лодок на отстое стало больше, чем в мою бытность.
