Решил, что СПЛ должна лечь на грунт рядом с С-178 так, чтобы её водолазы могли работать в районе торпедных аппаратов, выходя из шлюзовой камеры. Они передадут через торпедные аппараты на затонувшую лодку недостающее снаряжение, продовольствие и будут помогать подводникам при выходе, направляя их в шлюзовую камеру СПЛ. Если удастся вывести людей в СПЛ, не возникнет проблем с кессонным заболеванием, поскольку на „Ленке“ имеется барокамера и соответствующий медперсонал, не будет резкого и опасного перепада давления, как в случае их выхода на поверхность. Этот вариант менее зависел от погоды, которая явно начинала ухудшаться, и, как я полагал, потребует меньше времени, что становилось решающим фактором для сохранения жизни подводников. Температура в первом отсеке С-178 приближалась к температуре забортной воды, регенерация воздуха в этих условиях работала неэффективно, освещение в отсеке отсутствовало. Аварийных фонарей не оказалось, а батарею аварийного буя быстро разрядили, используя для подсветки в отсеке. Из-за этого около полудня прекратилась и наша связь с лодкой. Оставалось надеяться на достаточно подробный инструктаж старпома, который удалось сделать, пока связь действовала. Всё это не улучшало настроения моряков, молодых ребят, едва перешагнувших 20 лет. О чём думалось каждому из них в кромешной мгле холодного сырого отсека, не всякий сможет и представить. Решающую роль в поддержании морального духа подводников сыграл старпом, равно как и в организации последующего выхода из отсека.
Мои предложения командующий утвердил немедленно. Оставалось их реализовать. Насколько было известно, опыта подобных операций не имелось ни в ВМФ, ни в мире. „Ленок“, махину весом около 6 тысяч тонн, требовалось с ювелирной точностью положить не дальше 50 метров от затонувшей лодки. Расстояние лимитировалось длиной шлангов водолазов. Для подводного маневрирования СПЛ имела подруливающие устройства, но командир при этом визуально ничего не наблюдал, ориентируясь лишь по приборам. Положение осложнялось тем, что аккумуляторная батарея СПЛ была частично разряжена, лодка вышла в море по боевой тревоге.
Пока доставили из Владивостока недостающее снаряжение, пока перегружали на СПЛ при усилившемся ветре, время шло. Наконец около 8.30 „Ленок“ смог погрузиться и начать под водой поиск лодки. С „Машука“ с ним поддерживали звукоподводную связь. Только через четыре часа командир донёс, что лодку нашёл и пытается положить СПЛ рядом. Мешает сильное подводное течение. Через некоторое время доклад — контакт с лодкой потерян, снова начали поиск.
В таких ситуациях, когда физически ощущаешь, как время неумолимо уходит, а ты только слушаешь доклады и помочь можешь лишь тем, чтобы не мешать, очень тяжело. Оставалось сидеть, курить и прокручивать в голове возможное развитие событий, чтобы чего-нибудь не упустить и всё предусмотреть. Цена ошибки — жизнь людей.
Около 21 часа „Ленок“ снова обнаружил лодку и вскоре опять потерял. Никак не могли приноровиться к течению. Винить экипаж нельзя, должного опыта они не имели, а ошибиться не имели права. Нервное напряжение возрастало. Похоже, даже в голове отстукивали часы — на сколько ещё хватит энергии аккумуляторной батареи СПЛ, в каком состоянии находятся люди в первом отсеке? Для помощи „Ленку“ в поиске на трос аварийного буя прицепили шумовой генератор в качестве акустического маяка.
Около 22 часов в 5–7 кабельтовых от „Машука“ стал на якорь БПК „Чапаев“, на котором находились главнокомандующий ВМФ и группа адмиралов и офицеров центральных управлений, прилетевших из Москвы. Сразу же по УКВ доложил главнокомандующему обстановку. Начали донимать вопросами, почему взялся за вариант с СПЛ, почему не используем надводные спасатели? Изложил свои доводы. На время успокоились, но потом выдвинули ультиматум: если до 24 часов не удастся положить СПЛ, как требуется, сворачивать мою затею и начинать установку рейдового оборудования для использования надводных спасательных судов. Из состава группы главкома на „Машук“ перебрались контр-адмирал Владислав Леонидович Зарембовский, начальник 40-го НИИ ВМФ, и контр-адмирал Юрий Константинович Сенатский, главный специалист аварийно-спасательной службы ВМФ. С обоими был хорошо знаком и обрадовался их прибытию. Советы специалистов такого уровня могли оказаться бесценными. И хотя ответственность моя не уменьшилась, на душе стало легче.
Часы зафиксировали полночь, наступило 23-е число. „Ленок“ молчал, „Чапаев“ тоже. Я же с вопросами не возникал, с возраставшей тревогой ожидая информации от командира СПЛ. Долгожданный доклад поступил лишь через два часа Ура! „Ленок“ лёг на грунт метрах в 30 от торпедных аппаратов С-178. Приказал отключить на СПЛ все потребители электроэнергии, оставив лишь необходимые для работы водолазов и не мешкая начать загрузку в торпедные аппараты имущества для подводников. Задиктовал командиру „Ленка“ письмо с подробными указаниями старпому Кубынину по организации выхода и связи с водолазами перестукиванием. Особое внимание обратил на необходимость выходить не на поверхность, а в шлюзовую камеру „Ленка“, куда от торпедных аппаратов будет протянут трос с подводным светильником. Подчеркнул, что выход на поверхность смертельно опасен. Об этом мне уже несколько раз передавали медики, и флотские, и прибывшие с главкомом. Письмо приказал заложить в торпедный аппарат в резиновом мешке.
Посменно работая, к 10 часам утра водолазы сделали две последовательные загрузки в торпедный аппарат, которые подводники приняли. Передали снаряжение для выхода, продовольствие, аварийные фонари и моё письмо. Несколько оставшихся спасательных аппаратов заложили в третью загрузку. Как потом оказалось, подводники её не взяли, найдя недостающие аппараты во втором отсеке лодки, что едва не сыграло роковую роль. Когда первый начал выход, обнаружилось, что путь закрыт. К счастью, ему удалось вытолкнуть преграду из трубы торпедного аппарата за борт.
В утренних сумерках сигнальщик с „Машука“ обнаружил в районе спасательного буя двух всплывших водолазов. По тревоге выслали катер и подняли их на борт. Лейтенант и матрос рассказали, что старпом их выпустил доложить обстановку, поскольку связь отсутствовала. Третьим и последним в их группе шёл начальник штаба, но, очевидно, ему стало плохо, и он не вышел Как потом оказалось, его вытащили из трубы аппарата в отсек без признаков жизни. Ещё печальнее была информация о том, что ночью, не учтя тёмного времени, из лодки выпустили группу из трёх моряков. Их никто не видел…
К 10 часам вызвали на заседание комиссии. Катером пошёл на „Чапаев“. Доложил главкому и комиссии, что сделано и план дальнейших работ. Теперь уже никто не возражал. Обсудили возможные ситуации, и совещание закончилось. По окончании главком вызвал в свою каюту.
— Вот что, товарищ Голосов! Что бы тут ни говорили, вы специалист и делайте так, как надо и как считаете нужным.
— Понял, товарищ главнокомандующий! Разрешите убыть на „Машук“?
— Ступайте!
С трудом перебрался из-за усилившегося ветра и волнения. С „Ленка“ доложили, что заложили в аппарат третью загрузку, но на сигнал „Закрыть переднюю крышку“ подводники отвечают сигналом „Готовы к выходу“ и крышку не закрывают. Некоторое время поломав голову со специалистами, решил, что надо начинать выход. Запросил „добро“ у главкома и немедленно получил разрешение. Около 14.30 водолазы стуком по корпусу передали на лодку сигнал „Начать выход!“
