Германские войска высаживаются в западной Финляндии и с белыми финнами продвигаются к Гельсингфорсу, освобождая страну от красных финнов и от всего русского. За два дня до занятия Гельсингфорса, одновременно с выходом Щастного с флотом в его трудный поход, и я направился в Петроград искать себе применения.
Популярность Щастного растет и вызывает опасения Троцкого. Щастного, обвинив в контрреволюции, арестовывают и после пародии суда расстреливают.
На боевом флоте мне делать больше нечего, его песня спета. Надо осмотреться, переждать, найти временную работу подальше от всякой политики. Такая работа предуказана мне судьбой. Два года назад, вернувшись из Ледовитого океана, я счел долгом приостановить дальнейшие исследования северных морей и земель, чтобы принять участие в продолжавшейся войне, и перешел со всеми своими офицерами в боевой, действующий флот. Команды кораблей, в виде исключительной награды, получили тогда же разрешение выбрать службу, кто какую хочет. Кто демобилизовался и ушел работать на заводы, кто после полярных льдов попросил перевода в теплое Черное море, кто связал свою службу со мной и перешел на эскадренный миноносец «Летун», командование которым я тогда принял в Балтийском море Научные архивы трехлетних работ были тогда собраны, сданы на хранение, ждали своей разработки, без коей трехлетние труды экспедиции оставались бы почти без научных результатов, — и я отправился в Главное Гидргографическое управление морского ведомства. Оказалось, что там, как и в других технических управлениях морского ведомства, мало что изменилось за время революции.
Во главе Главного Гидрографического управления стоял генерал-лейтенант Бялокоз, которого я знал еще будучи мальчиком. Большая часть служащих оставалась на местах. Только к начальнику управления был приставлен комиссар, минный унтер-офицер флота Аверичкин, довольно разумный и приличный парень. Кроме того, действовал комитет служащих, занимавшийся главным образом продовольственными вопросами. В то время большая часть комиссаров советской власти в военных и технических учреждениях еще не была коммунистами, а назначалась каким-то одним, большевикам известным, порядком.
В Главном Гидрографическом Управлении меня встретили радушно. Начальник Управления убеждал, что Россия не погибнет, что невозможный, утопичный политический режим или сам провалится, уступив место другому, или же будет опрокинут здоровыми силами страны, что долг каждого, в ожидании просветления, стараться сохранить для страны все культурные ценности, кто какие может. Он предложил мне составить и представить ему нужную мне смету, подобрать необходимых сотрудников и сразу приниматься за работу. Таким образом, я вернулся, под советской властью, к кабинетным, научным работам, касающимся исследований экспедиции, которой я в свое время руководил.
В это время, весной 1918 года, никаких определенных белых фронтов в России еще не существовало. Власть советов разливалась по необъятным просторам России; из зажатых большевиками газет многого узнать было нельзя, транспорт действовал плохо, Брест-Литовский мир еще не был заключен, неприятельские армии продвигались и на Украине, и вдоль Балтийского моря. Жена моя и малые дети находились на Украине, куда я их отправил еще во время керенщины из голодного Петрограда; связаться с ними сейчас не было возможности.
Так прошло некоторое время. Я стал работать в тиши кабинета, стараясь одновременно разузнавая обстановку, разобраться в том, что происходит в остальной России…
Вскоре Е.А. Бялокоз позвал меня и стал говорить, что надо отложить научные работы и приниматься за более срочные и насущные дела, что в северной части России, отрезанной от Украины, надвигается великий голод, что надо думать о том, как спасти население. В Сибири, как и всегда, был переизбыток всяких продуктов, подвоз их по редкой железнодорожной сети в эту эпоху развала транспорта был невозможен.
Генерал говорил мне, что надо организовать этот подвоз Северным Морским путем и что кроме меня сделать это некому.
К тому времени мне удалось выяснить, что распространение советской власти по российской земле идет с перебоями. Ходили слухи об очагах сопротивления, особенно на окраинах; стало известно, что на Мурмане находятся значительные морские силы союзников и что там установился какой-то компромиссный режим, что влияние союзников распространяется и на Архангельск; на Украине образовывались эфемерные правительства Петлюры, Виниченко, действовали разбойные банды Махно, и наконец образовалось правительство гетмана Скоропадского; казаки еще управлялись своими атаманами.
Что произошло в Сибири — не было толком известно. Учитывая, что в Сибири отсутствует «почти» пролетариат, что население более хозяйственно и в общей массе более зажиточно и более энергично, что большие просторы должны помочь борьбе со всяким врагом, облегчая организацию сил, я и тогда думал и теперь считаю, что оздоровление России должно прийти оттуда.
Тактическими союзниками русского народа мне, как впоследствии и большинству белых вождей, представлялись силы союзников России Первой великой войны, в интересах коих было бы свержение советской власти.
Я вполне сознавал первостепенную важность для экономической жизни Сибири Северного Морского пути, над исследованием и оборудованием коего работал до меня мой отец, и по совести полагаю, что в ту пору, по знаниям и опыту в этом вопросе, у меня соперников не было. Авторитет мой в этой отрасли признавался и начальством, и населением, и советской властью. Это должно было значительно облегчить дело в невероятно сложной и трудной обстановке того времени. Организация такой экспедиции сулила мне возможность перекинуться на север, где большевики сидели не твердо, и связаться с Сибирью.
В силу всего этого я согласился взяться за это дело, при условии, что мне будут предоставлены большие полномочия, решив искать связей и с Сибирью, и с союзниками, и принялся за дело.
Непосредственным начальником генерала Бялокоза тогда был зловещий Троцкий. Лично встречаться с ним мне не пришлось, но я получил право забирать с развалившегося фронта и от флота все полезное делу имущество, корабли, баржи, шлюпки, моторы, радиостанции, грузовики, продовольствие и все прочее снабжение. Нужные мне офицеры потекли ко мне сами. Я их принимал на службу и командировал по всем направлениям для собирания имущества. Самым трудным было провести сметы для получения необходимых кредиток.
Одного из своих офицеров, гидрографа полковника Юркевича, я командировал в Москву. Он добился свидания с Лениным и привез мне ассигновку в миллион рублей.
В это время союзные посольства находились в Вологде. В Петрограде же, в Английском посольстве оставался представителем посла храбрый мальтиец, капитан 1-го ранга Кроми, георгиевский кавалер, командовавший до того флотилией английских подводных лодок в Балтийском море. Капитана 1-го ранга Кроми я хорошо знал по предыдущей своей службе. (Впоследствии, когда я уже находился в Архангельске, он был растерзан на лестнице посольства большевиками.)
Тайно и от начальства и от подчиненных я вступил в связь с Кроми, узнал от него, что союзные силы предполагают оккупировать Архангельск, и заручился его содействием
