Известно, что, несмотря на принятое сенатом постановление, Сулла не сложил полномочий и сохранил за собой командование армией (Арр. В. С., I, 81; Mithr., 60)
. Видимо, это обстоятельство внушало ему опасение, что по возвращении его армии в Италию солдаты разойдутся по домам (Plut. Sulla, 27, 3). Можно предположить также, что именно факт незаконного командования заставлял Суллу всевозможными методами укреплять свой авторитет в армейской среде (Sail. Cat., 11, 5).
Все перечисленные обстоятельства дают основание говорить, что участие армии под командованием Суллы в событиях 88—82 гг. не являлось осознанным военным переворотом, хотя Сулла, безусловно, вел определенную политическую игру, и главным козырем в этой игре выступала армия. За всеми приведенными фактами, по нашему мнению, просматривается прочная связь, установившаяся между Суллой и его солдатами. Связь эта, на наш взгляд, была определена двумя в равной степени значимыми факторами: моральным, основанным на традиционных представлениях о системе общественных связей, и личностным, имевшим в основе стремление удовлетворить материальные и социально-политические интересы сторон.
Именно армия обеспечивала уверенность Суллы в победе накануне гражданской войны (Liv. Per., 86), позволила затем разбить марианцев и продиктовать римскому сенату и комициям свои условия. На нее он опирался при осуществлении проскрипций. Опора на армию определила методы и политическую практику Суллы. В условиях кризиса римской civitas в политической практике и общественном сознании оставались тем не менее действенными дискурсивные установки республиканского периода. Мы уже отмечали, что они определяли своеобразное восприятие современниками властных институтов, средств и форм обеспечения престижа власти. И для сулланцев, и для марианцев, и для тех, кто не был связан ни с одной из этих политических группировок, главной ценностью оставалась Республика: все они действовали в соответствии с инерцией республиканско-аристократической традиции, а лозунг «возвращенной свободы — recipiunda libertas» (Sail. Hist. frr. ampl., Lep., 108) стал для всех основным. В такой ситуации осуществить личную инициативу было возможно лишь с использованием силы. Со времени сулланской диктатуры фактор силового давления и устрашения стал главным в политической практике. Рим вступил в полосу террора и насилия.
При Сулле террор получил характер государственной политики в форме узаконенных проскрипций. Практика проскрипций была известна в Риме. Термин «проскрипция — proscriptio» означал опись имущества, объявление о продаже. В соответствии с римской правовой нормой проскрипции были направлены не против личности римского гражданина, а на ограничение его социально-политических возможностей. Римляне знали, что «священные законы запрещают, Двенадцать таблиц запрещают, чтобы предлагались законы против частных лиц, ибо — это привилегия — Vetant leges sacratae, vetant xii tabulae leges privatis hominibus inrogari; id est enim privilegium» (Cic. De domo sua, 43, 4—6). Цицерон подчеркивал, что «…не было ничего более жестокого, ничего более губительного, ничего более нестерпимого», чем сулланские проскрипции, «что могло бы испытать государство; злосчастнейшее значение проскрипций то, что… наказание римских граждан было назначено поименно и без суда — …nihil est crudelius, nihil pemiciosius, nihil quod minus haec civitas ferre possit. Proscriptionis miserrimum nomen illud … poenam in civis Romanos nominatim sine iudicio constitutam» (Cic. De domo sua, 43, 6—10).
Проскрипционный эдикт Суллы предписывал конфискацию имущества как живых, так и погибших в боях против Суллы политических противников; предполагал награды за убийство проскрипта и тем, кто донесет на него, наказание за укрывательство приговоренных, запрещение сыновьям и внукам проскрибированных занимать магистратуры (Cic. Pro Rose, 126; Pro Cluent., 162; De leg. agr., 56; Sail. Cat., 37, 9; Арр. В. С., I, 95). Террор был направлен не только против конкретных людей, но принял общегосударственные масштабы. За поддержку Мария Младшего Сулла приказал перерезать 20 тыс. жителей Пренесте (Liv. Per., 89; Plut. Sulla, 32; Арр. В. С., I, 96), а после ликвидации основных сил марианцев он подверг наказанию италийские города, которые выступали на их стороне (Арр. В. С., I, 96). Имея в виду такой размах террора, мы можем признать вслед за М. И. Ростовцевым, что проскрипции сыграли роль своеобразного завершения Союзнической войны
.
В действиях Суллы просматривается определенная идеология террора и подавления. Образованный на эллинистический манер, проявлявший интерес к греческому философскому наследию (см.: Plut. Sulla, 26)
, он обратился к такому способу устрашения, как демонстрация на форуме отрубленных голов политических противников (Vell., II, 27, 3; ср.: II, 19, 1; Plut. Sulla, 32, Compar. Sulla, 2; Арр. В. С., I, 93; 94). Главным аргументом его террористической политики было заявление о необходимости покончить со злоупотреблениями и прочими несправедливостями, восстановить положение Римской республики (Арр. В. С., I, 89). Еще до начала военных действий было заявлено о намерении расправиться с врагами (Арр. В. С., I, 79; 95).
В ходе проведения проскрипций были попраны основы личных прав: римский гражданин без суда мог быть убит. Сулла своей волей принимал решение о казнях (Cic. Pro Lig., 12, 2—4). Закон о предоставлении ему диктаторских полномочий сделал, по существу, легитимной процедуру смертной казни (Plut. Sulla, 33)
. Были нарушены имущественные права римских граждан: Сулла произвольно раздавал конфискованное имущество как отдельных граждан, так и целых народов, а также доходы с городов не только своим сторонникам, но женщинам, мимическим актерам, певцам (Plut. Sulla, 33; ср.: Compar. Sulla, 1; Liv. Per., 89; Арр. В. С., I, 89). Республиканские нормы поведения в обществе и семье оказались попранными: раб мог убить господина, сын — отца. Л. Сергий Катилина, например, убил своего брата и затем просил Суллу внести убитого в проскрипционный список задним числом (Plut. Sulla, 32; ср.: Liv. Per., 88; Ron Ep. bell., II. 9,100—102).Сулла требовал расторжения семейных отношений и навязывал браки (Plut. Caes., 1). Так, желая породниться с Гнеем Помпеем, Сулла предписал ему развестись и жениться на Эмилии — своей приемной дочери, которая уже была замужем за Глабрионом и ждала от него ребенка (Plut. Sulla, 33). Были уничтожены традиционные, признанные современниками и государством средства и формы обеспечения престижа власти: гражданской чести — ius honorum лишались дети и внуки политических противников Суллы (Val. Max., IX, 2,1; Liv. Per., 89; Plut. Sulla, 31; Vell., II, 28, 4; ср.: Арр. В. С., I, 96). Права проскрибированных были восстановлены лишь в 49 г. (Plut. Caes., 37).
Политика террора в форме узаконенных проскрипций вылилась в массовую охоту на людей. При этом охота на политических противников была связана с корыстными интересами сулланцев (Plut. Sulla, 31—32; Арр. В. С., I, 96). Те, кто рассчитывал поживиться, намечали жертвы, прикидывая степень их достатка. Некий Квинт Аврелий, не связанный ни с одной политической группировкой, пострадал из-за того, что владел альбанским поместьем, по-видимому, богатым (Plut. Sulla, 31).
Первоначальный проскрипционный список оставался открытым и до 1 июня 81 г. постоянно пополнялся
. Ливии называл проскрипции резней, бойней — caedes (Per., 88, 8). За короткое время Сулла успел уничтожить физически почти всех потенциальных противников и сковать ужасом все гражданское население Республики (Арр. В. С., I, 95). В результате проскрипций, по сведениям античных авторов погибло приблизительно от 1640 (Арр. В. С., I, 95) до 4700 человек (Val. Max., IX, 2, 1). Аппиан отмечал, что общее число погибших в ходе гражданской войны составило 100 тыс. человек (Арр. В. С., I, 103).
