Однако ни Цицерон, ни Брут не понимали, что нет сената, способного вырабатывать оптимальные решения, нет народа, способного свободно принимать решения. «Уже с давних пор, — говорил по этому поводу Аппиан, — римский народ был не более как смесь всяких наций. Вольноотпущенники смешивались там с гражданами, раб ничем больше не отличался от своего господина. Наконец, производимые в Риме раздачи хлеба привлекали туда нищих, лентяев и злодеев со всей Италии» (Арр. В. С., II, 120). Республиканцы «оказались пленниками собственной идеологии»
. Показательно, что 15 марта 44 г. народ не поддержал ни заговорщиков, ни цезарианцев. К лозунгу «Свобода! (libertas)», которая отождествлялась республиканцами с нормами жизни и законами сенатской республики, выдвинутому в день убийства Цезаря, большая часть римского гражданства осталась индифферентной. Сенат же проявил полное непонимание ситуации, страх и растерянность перед реальностью.
[79] В изложении Аппиана положение сената и республики вплоть до образования II триумвирата выглядит как агония (см.: Арр. В. С., II, 118 — III). Децим Брут в письме к Цицерону определил это так: «следует покориться судьбе» (Cic. Ad Fam., XI, 1, 3).
В подобной ситуации возможно было одно — установление жесткой власти с чрезвычайными полномочиями. Но антицезарианцы в силу своих государственно-политических представлений не могли этого сделать. В середине апреля 44 г. Марк Брут и Кассий были вынуждены покинуть Рим (см.: Cic. Ad Fam., XI, 2; Ad Att., XV, 5, 2; 20, 2). Цицерон писал о них: «Они действовали со страстью, подобающей мужчине, и ребяческой (детской) проницательностью — animo virili, consilio puerili» (Cic. Ad Att., XV, 4).
Тот, кто желал утверждения порядка в государстве, неизбежно должен был стать последователем Цезаря, значит, объективно выступить против республики. Цицерон признавался, что уже 17 марта 44 г. он «боялся побежденных» (Cic. Ad Att., XIV, 6, 2; 10, 1; ср.: Cic. Ad Att., XIV, 14, 2). В мае 44 г. в письме к своему другу Аттику он выражал опасение по поводу возможности нового цезарианского переворота в Риме: «Дерево срублено, но не вырвано с корнем; поэтому ты (Аттик) можешь видеть, какие оно дает отпрыски» (Cic. Ad Att., XV, 4, 2).
Среди цезарианцев прежде всего обозначили свои претензии на власть Публий Корнелий Долабелла, Марк Эмилий Лепид и Марк Антоний (ср.: Арр. В. С., II, 124). Долабелла был одним из ближайших соратников Цезаря, который в виду предстоявшего парфянского похода намеревался избрать его консулом-суффектом. 16 марта Долабелла присвоил фасции и консульские инсигнии и, вступив по существу незаконно в должность консула
[80], заявил претензии на высшую исполнительную власть (Vell., II, 58, 3). Именно он подавил смуту, возникшую после погребения Цезаря, и к лету 44 г. восстановил относительный общественный порядок в Риме (Cic. Phil., I, 5).
Другим претендентом на власть выступил Лепид, magister equitum при бывшем диктаторе. Уже в ночь с 15 на 16 марта 44 г. он призвал в Рим из Испании и Нарбонской Галлии свои легионы, занял форум и выдвинул лозунг отмщения за смерть Цезаря (Nic. Dam. De vit. Caes., XXVII, 103; 106; Арр. В. С., II, 118; 126; Dio Cass., XLIV, 22). Дион Кассий объяснял поведение Лепида тем, что он единственный имел прямую возможность унаследовать власть Цезаря, хотя с его смертью и должен был сложить свои полномочия (Dio Cass., XLIV, 34, 5). Античная традиция сохранила весьма нелестные отзывы о Лепиде. Современники характеризовали его как человека в высшей степени ветреного и лишенного мужества (Cic. Ad Fam., II, 9, 1; ср.: Vell., II, 80, 1). Цицерон называл его «самым опозорившимся и самым низким из всех» (Cic. Ad Att., IX, 9, 3; ср.: Vell., II, 63, 1; 80, 1; Тас. Ann., I, 9). В определенной степени проливает свет на такое отношение современников к Лепиду римская историография, в частности Веллей Патеркул: «…Лепид неистово противодействовал планам Цезаря (Октавиана. — Н. Ч.), постоянно говорил то, что не нравилось другим, приписывал себе победу и даже осмеливался требовать от Цезаря, чтобы тот оставил Сицилию — dissidendo in consiliis Caesaris et semper diuersa his quae aliis placebant dicendo, totam uictoriam ut suam interpretabatur audebatque denuntiare Caesari excederet Sicilia» (Vell., II, 80, 2; ср.: Suet. Aug., 16). В данном фрагменте речь идет о событиях 38—36 гг. Однако важно заметить, что, являясь выразителем официальной идеологии раннего принципата, Веллей Патеркул, по-видимому, высказывал распространенное и утвердившееся в римском общественном сознании мнение о Лепиде
. Подобное негативное отношение современников к Лепиду было вызвано, вероятно, тем, что он пренебрег интересами сената и республиканцев и занял сторону Антония.
Современные исследователи, говоря о Лепиде, обращают внимание по большей части лишь на то, что он был знатного рода, дважды удостаивался триумфа. При этом они отказывают ему в мужестве и сколько-нибудь значимой политической роли
. На наш взгляд, подобная оценка не вполне соответствует действительности. Ее можно принять лишь в том смысле, что Лепид не сумел завоевать ведущих позиций в политической борьбе. При этом он был достаточно самостоятельным политиком, один из немногих имел реальную силу и реальное влияние, первый после смерти Цезаря поставил вопрос о власти
. Именно поведение Лепида во многом определило развитие политической ситуации в Риме в конце 44 — первой половине 43 г.
Цицерон писал Бруту 15 июля 43 г., что новая гражданская «война началась и это, в немалой степени, из-за коварства Лепида — renatum enim bellum est, idque non parvum, scelere Lepidi» (Cic. Ad Brut., XXII, 2; ср.: Cic. Ad Brut., XX). Позднее Дион Кассий говорил о неприкрытом стремлении Лепида разделить власть между ним и Марком Антонием (Dio Cass., XLIV, 35).
Безусловно, самой значимой политической фигурой в Риме после 15 марта 44 г. был консул Марк Антоний. Его антиреспубликанские, с точки зрения римских моралистов, настроения и нормы поведения оформились, вероятно, еще в молодости. После смерти отца Антоний рос под влиянием отчима Корнелия Лентула, который был активным участником заговора Катилины. Возможно, и сам Антоний активно общался с представителями «золотой молодежи», окружавшей Катилину
. В 63 г. по распоряжению Цицерона Лентул был казнен, что не могло не наложить эмоционального отпечатка на Антония. Показателем его личных и политических пристрастий косвенно может служить и тот факт, что он женился на Фульвии — вдове Клодия, известного своими нападками на лидеров сената, в том числе на Катона и Цицерона. Именно Антонию античная традиция приписывает попытку водрузить на голову Цезаря царскую диадему. Более того, Антоний, по сообщению Цицерона, приказал даже сделать по этому поводу дополнительную запись в фастах (Cic. Phil., II, 85; ср.: Liv. Per., 116). После смерти Цезаря Антоний остался единственным носителем высшего империя и с формально-правовой точки зрения обладал в Риме высшей исполнительной властью. Два его брата — Гай и Луций Антоний — были избраны один претором, другой народным трибуном, что позволило Г. Ферреро определить сложившееся положение как «нашествие фамилии Антониев на республику»
. Кроме того, Марк Антоний пользовался чрезвычайным авторитетом в среде ветеранов и легионеров Цезаря. Все это придавало ему исключительное влияние в римском обществе. Именно его республиканцы и более всего Цицерон подозревали в стремлении к единовластию (Plut. Cic, 43; Vell., II, 60, 4). Децим Брут в письме Марку Бруту и Гаю Кассию (июнь 44 г.) сообщал о «дурных и нечестных намерениях Антония в отношении государства — qua mente… pessima scilicet et infidelissima» (Cic. Ad Fam., XI, 1, 6). Мотивы поведения Антония были очевидны и последовательным цезарианцам, а его неприкрытые политические цели вызывали их возмущение. Так, по свидетельству Цицерона, Кальпурний Пи-зон, консул 58 г. и тесть Цезаря, заявил, что покинет Италию, дом, пенаты, лишь бы не видеть Рим под игом тирании Антония (Cic. Phil., X, 14; ср.: Арр. В. С., III, 5460). Осенью 44 г. политические настроения и амбиции Антония были очевидны уже большинству римлян. В это время Цицерон говорил об общественном недовольстве и самим Антонием, и проявлениями его явного стремления к «тирании» (см.: Cic. Phil., I, 36). И хотя Цицерон воздавал Антонию должное за принятие закона об уничтожение диктатуры — lex de dictatura in perpetuum tollenda, но не верил в его искренность и сравнивал со злейшими врагами республики — Катилиной и даже Спартаком (Cic. Phil., II, 89; IV, 15; Ad Att., X, 1; XIV, 2; Ad Fam., X, 28; ср.: Арр. В. С., III, 25). О том, насколько были сильны позиции Антония весной — осенью 44 г., говорит тот факт, что он открыто пошел на конфронтацию и с сенатом, и с Октавианом (Liv. Per., 117). Замечания же Ливия, а затем Веллея Патеркула о беспомощности, неуверенности и даже страхе Антония перед Октавианом можно отнести к влиянию официальной идеологии принципата (Liv. Per., 117; Vell., II, 60, 3).
