В Великом Княжестве начались конституционные преобразования. Вместо панов рады был создан избираемый шляхтой сенат, а сейм стал законодательным органом. Воеводства были разделены на поветы, в которых вводились поветовые сеймики и выборные суды. Произошла своеобразная шляхетская революция. Магнаты под требованиями «братьи своей молодшой» отказались от судебной власти и признали с ней «одно ровное право». Но политическую власть магнаты не хотели делить со шляхтой, а уния с Короной Польской, где сенаторские должности были выборными, подрывала их гегемонию на власть. Естественно, магнаты выступали против унии, хотя они и потеряли своего лидера — князя Николая Радзивилла Черного. Этот знаменитый государственный муж, к радости шляхты, умер в 1565 году. Но зря шляхта радовалась, поскольку Великое Княжество Литовское лишилось главного защитника своих «свобод». Сигизмунд Август избавился от влияния знатного вельможи и теперь чувствовал себя более уверенно. У него проснулось упрямство Ягеллонов, которые могли соглашаться, подчиняться требованиям магнатов и шляхты, но все равно оставались при своих интересах. «Не надо мне диспутировать ... Я так хочу. Если будете добро делать, тогда добро будете иметь», — говорил он теперь.
Для поляков выдался шанс привести Великое Княжество Литовское к унии с Польшей. Момент наступил как никогда благоприятный. Московская угроза вынуждала литвинов искать помощи у Польши, хотя они не хотели «невольной унии». Положение литвинов образно показал один анонимный автор в памфлете «Разговор Поляка с Литвином»: «Иван Грозный сидит на нашем горле и душит, а поляки тянут за ноги к себе. И при унии вы не только раздавите нас, но даже разорвете на части». Как он был прав!
Обе стороны — Королевство Польское и Великое Княжество Литовское договорились о совместном сейме, на котором будет заключена уния. Особый интерес к унии проявила папская курия, которая мечтала заполучить под свою духовную власть православных верующих Великого Княжества Литовского. В Польшу приехал папский легат Портикус. За унию настойчиво выступили и польские епископы.
Казалось, литвинам юридически обеспечили независимость Великого Княжества Литовского, ибо в 1566 году новый Статут был введен в действие. В том же году ливонцы на ландаге (сейме) постановили: «В будущем не отделяться от Великого Княжества». И 26 декабря на Городенском сейме была заключена уния между Великим Княжеством Литовским и Ливонией. К Литве были присоединены земли по правому берегу Западной Двины, названные Задвиньем. Но неудачи в войне с Московией осложнили положение Великого Княжества. Во многом виноват в этом был Сигизмунд Август, не проявлявший решительности и мужества. В 1567 году было собрано 60-тысячное войско для освобождения Полоцка, но Сигизмунд Август не повел его в поход, а распустил. Не на поле битвы он чувствовал себя мужчиной, а во дворце, флиртуя с любовницами. «Король думает не о том, как воевать с неверными, а только о танцах и маскарадах», — отмечал московский беглец князь Андрей Курбский. Бывший воевода русского царя сразу увидел эту поразительную разницу между агрессивным и деятельным Иваном Грозным и безвольным и ленивым правителем Польши и Литвы. А Сигизмунд Август простодушно, как ребенок, оправдывался: «Эти соколы (так он называл любовниц. — Авт.) не позволяют ни за что взяться, даже если хотел бы». Сигизмунд Август чах на глазах, как физически, так и морально.
Вот так описывал Сигизмунда Августа папский нунций Ругерри, которого он увидел в 1568 году: «Сигизмунд среднего роста, очень щуплый и худой, черноволосый, бороду имеет редкую, лицо смуглое (как почти у всех Ягеллонов). Он кажется не очень сильным, но очень деликатной конституции, поэтому не может выдержать великих трудов и испытаний жизни. Часто страдает подагрой. В жизни придерживается все время однообразного порядка в каждой поре года, но совершенно разного от повсеместно принятого иными людьми. Так в зиму встает в пять часов утра, ест обед в ночи, ужинает днем, идет спать после двух часов после захода солнца. Летом встает в семь, ест обед в одиннадцать, ужинает в двенадцать, идет в ложе в начале третьего. Ест очень мало, пьет очень часто, так, что только сядет к столу, уже начинает пить, но употребляет маленькие келихи. Пьет в основном крепкое венгерское вино без воды. Не пьет никогда пиво, как иные поляки. Ест все время один, находясь на охоте, на пирах и других веселых сборищах. Раньше очень любил ездить конно и охотиться, но теперь возраст и подагра лишили его этого наслаждения... Общение его очень милое и обаятельное, характер далекий от суровости, но постоянный и независимый от своих желаний и решений... Говорит не только по-польски, но и на латыни, по-итальянски и по-немецки. Каждым из этих языков владеет свободно. Но в разговоре не красноречив, потому что скрытный, осторожный и недоверчивый. В переговорах проявляет необыкновенные способности, потому, что в своих ответах выражается так двусмысленно, что каждый раз может придать и противоположное значение и легко его поменять, что имеет целью не отнимать никогда надежды у тех, с кем общается. Если бы король был частным человеком, имел бы больше возможности в размышлении или удовольствиях жизни, в которых мысль отдыхает, а не работает».
Читаешь эти слова и думаешь, что Сигизмунд Август был человеком, любившим пожить в свое удовольствие, но волею судьбы оказался монархом. Не было у него амбициозных планов, не мнил он себя великим и чувствовал себя счастливым среди своих книг и картин и в объятиях любовниц. Образованность и любовь к искусству считал достоинством монарха, его главной силой. В письме к английской королеве Елизавете он писал о невежестве Ивана Грозного: «До сих пор мы могли побеждать его только потому, что он был чужд образованности, не знал искусств». Но образованный Сигизмунд Август был лишен целеустремленности и энергии действия, присущих Ивану Грозному, предпочитая плыть по течению жизни, отдав себя, как ветру, в угоду судьбе. Политика приносила ему огорчения, а государственные дела были в тягость. Не любил создавать себе проблем, терпел огорчения, не спешил с решениями, боясь принимать ответственность за их неудачи. Такое впечатление, что он терпеливо принимал предназначенное ему Богом. «Твердость терпением ломал», — говорили о Сигизмунде Августе. И может быть, в душе он был против унии, но понимал, что ее избежать невозможно, и подчинился неизбежному. В иной жизни он был бы благородным и щедрым покровителем искусства или светской звездой, но на свое несчастье был рожден монархом и должен был делать противное его душе — править.
Поляки наседали на Сигизмунда Августа, требуя привести Великое Княжество Литовское к унии. Поэтому он обещал литвинам, что уния будет заключена со «згоды братское» и поклялся сохранить все права Великого Княжества и его целостность, только б добиться их согласия.
В январе 1569 года литвины направили на сейм в Люблин делегацию с наказом: «Абы не от старых списов, але з милости братеское знову унею становили». Каким было разочарование поляков, когда жемайтский староста Ян Ходкевич от имени делегации ВКЛ сообщил: «Мы желаем, чтобы при заключении унии были сохранены наши права и статуты». Поляки требовали заключить унию на основе старых актов и фальшивого Варшавского рецесса. Но литвины не признавали права Ягайло на присоединение Великого Княжества к Короне, потому что он был избранным правителем и не мог самостоятельно решать судьбу государства. Не признавали они и Варшавский рецесс. С литвинами было не договориться, и поляки ухватились за последнюю надежду — за короля Сигизмунда Августа. Пусть он любыми способами, своей властью вынудит литвинов к унии. Сигизмунд Август послушно согласился: «Я рад сделать все, что ваша милость сенаторы, а также рыцарство будете мне советовать». Они добились своего: «Его милость исполнит нашу просьбу» — обрадовались поляки. Сигизмунд Август дал им полную волю: «Не покидайте из внимания ни одного средства, которым можно было бы довести до конца унию». И поляки уже не стеснялись, не пустили делегацию Великого Княжества Литовского к королю. Стало ясно, что на Великое Княжество накидывают путы неволи. Ночью 1 марта делегация ВКЛ покинула Люблин. Королю представили этот отъезд как большое бесчестье: литвины выставили его на смех перед всем светом. Сигизмунд Август, забыв, что сам выдал литвинам привилей на свободный отъезд с сейма, заявил об оскорблении его королевской власти и Короны Польской. «Что мне посоветует рада и коронное рыцарство, так и сделаю... ничего не пожалею, не сделаю никаких УСТУПОК». — пообещал Сигизмунд Август.
