Нам удалось найти некоторые прямые свидетельства существования подобных переезжавших с места на место людей в Греции уже во 2-м тысячелетии до н. э. Возможно, действительно, самые первые предметы, изготовленные на гончарном круге, были сделаны подобными странствующими тружениками. В любом случае горшечники демонстрировали подвижность, которая отличала первых ремесленников. Они также оказывались свободными от ограничений территориального сообщества, фольклор горшечников (арго) становился межплеменным, если даже не интернациональным.
Таким образом, гончарный круг и колесо способствовали распространению керамического ремесла по всему Ближнему Востоку. Мы встречаемся с ним в третьей стадии в медном веке в Ассирии, в Сиалке III в Иране. К 2500 году до н. э. оно прочно утвердилось в Индии.
В Египте, напротив, гончарный круг появился только после городской революции во время III династии (то есть около 2800–2700 гг. до н. э.) и не в такой результативной форме, как в Азии. Все колесные транспортные средства были известны за пределами Нила за тысячу лет до этого.
В Европе к северу от Альп знали о колесных транспортных средствах уже во 2-м тысячелетии до н. э., а о гончарном круге узнали не ранее конца 1-го тысячелетия до н. э.
В отличие от предшествующего преобладания женщин, обрисованного в третьей главе, открытия и изобретения, которые только что описаны, принадлежат мужчинам, и явно укрепили их экономическое положение. Освободив женщин от большого количества видов тяжелого труда, как, например, обработка земли, переноска тяжестей и изготовление керамики, мужчины подорвали экономическую основу матриархата.
Более того, новые специалисты вовсе не оказались готовыми входить в старую племенную организацию, основанную на родстве. Даже если гончар временно селился в деревне, он явно не являлся членом клана в физиологическом отношении. Его отнесенность к местной группе и обязанности, следовательно, определялись местом проживания и выполняемыми функциями.
Новый базис нуждался в социальном порядке, который бы включил подобных «чужаков». Более того, их появление компенсировало бы убыль населения из-за завоеваний и смешения при смене культур. Об этом также сохранились археологические свидетельства.
В тех районах, где развивались рассмотренные выше инновации, социологи ожидают найти патриархальную «семью» и даже те ее формы, при которых хозяйство патриарха включало также женатых сыновей, их жен и детей, возможно, даже рабов.
В подобном обществе личная собственность распространялась на украшения и одежду, инструменты и оружие, стада и табуны, а также на рабов — то основное добро, которое могло прирастать. Теперь тот человек, который оказывался самодостаточным как «военный глава» (в матриархальном обществе часто таковым являлся временный и выборный военачальник), получал возможность упрочить свою власть на экономическом основании в виде большего стада и количества слуг.
Все накопленное богатство переходило к его сыновьям, так что авторитет становился в определенной мере и наследственным. Все же, чтобы получить права правления, его следовало освятить, один из способов нами уже описан. Однако другие институты легко трансформировались в интересах таких лидеров.
По мере технического и экономического развития некоторые ритуалы по обеспечению плодородия, которые постоянно исполнялись всеми членами клана, часто оказывались монополизированными «тайными обществами», инициация в которые сопровождалась, вероятно, праздниками и подношениями.
Внутри подобного общества существовали степени, чтобы подняться выше по лестнице, требовалось пройти, как и в случае инициации, священный обряд, но иногда это право можно было и приобрести. Члены такого общества обычно оставались рыболовами, охотниками, скотоводами или земледельцами.
Став специалистами, они, подобно ремесленникам, исключались из производственной деятельности, то есть делались священниками. И в соответствии с положением в иерархии самые богатые и занимавшие высшее положение становились правителями. Археологический материал, описанный выше, позволяет предположить, что подобный процесс происходил в медном веке в Сирии.
Об этом свидетельствуют печати, которые обнаружены в халафийских поселениях, а также амулеты, которые передавали магическую силу своим счастливым обладателям. Аналогично тотему, или «вещи, имеющей власть», они покрывались магическими рисунками или изображениями тотема. Этот узор наделял своей магической силой глиняный комок. Оттискивая печать-амулет на ручке кувшина, не только обозначали имущественную принадлежность, но и наделяли предмет определенной частью магической силы. Конкретный человек ставил на вещи «табу», обозначая ее как часть своей личности и тем самым запрещая ее использование другими людьми.
Кроме того, стандартные символы, выгравированные на печати с этой целью, помогли созданию иероглифов для удобного написания, когда городская революция привела к необходимости письма.
Повторявшиеся реконструкции на том же самом месте усыпальниц в Тепе-Гаура во время резких перемен других сторон материальной и духовной культуры лучше всего объясняются предположением, что, несмотря на все перемены населения, некая часть сообщества отстаивала свою корпоративную идентичность. Представляемая корпорация могла соответствовать «тайным обществам» или институту жречества, в которое она развилась.
Ко времени четвертой стадии святилища в Тепе-Гаура и других районах Сирии уже приняли отчетливые очертания, которые отдаленный юг определял как «дом бога». Там находилось его культовое изображение и алтарь для подношений. Обычно они раскрашивались в те цвета, которые в поздней теологической литературе воспринимались как символические и магические.
Получается, что святилища являлись прямыми предшественниками храмов, которые станут символизировать мировой порядок. Они явятся неким подтверждением необходимости поклонения или культа персонифицированных божеств.
Теперь резкие перемены в светской архитектуре, керамике и погребальных обрядах, отмечаемые в Тепе-Гаура и других сирийских «теллях», должно быть, отражают и значимые изменения, произошедшие с населением. Трудно поверить, что они носили мирный характер.
Можно сказать, что и в современной Европе (и на самом деле даже раньше) растущему поколению приходилось находить выход для обеспечения продовольствием своих семей отбиранием земель у других людей. Возможно, халафийцы, заменившие более древние «неолитические» сообщества, в свою очередь, были вытеснены людьми культуры убайд.
Тогда получается, что изменения археологических «культур», возможно, стали результатом завоевательных войн, которые, как правило, вели к господству светской власти. Однако завоевательные настроения не исчезали. Если некоторые прежние священники выживали как охранители ритуальных традиций местных божеств, то других оставляли жить как рабов. Основную же массу людей «одомашнивали», как быков и ослов. Завоевания порождали многослойные общества, разделенные на хозяев и рабов, что стало началом классового деления, обнаруживаемого и в других старейших исторических городах.
