Камчатская езда на собаках
Уделил Атласов внимание и описанию ледового режима у побережья и в реках полуострова: «А на море около люторов (то есть олюторов. — М.Ц.) зимою лед ходит, а все море не мерзнет. А против Камчатки (реки. — М.Ц.) на море лед бывает ли, не ведает. А летом на том море льду ничего не бывает». «А по другую сторону той Камчадальской земли на море зимою льду не бывает, только от Пенжины реки до Кыгылу
(Тягиля. — М.Ц.) на берегах лед бывает небольшой, а от Кыгылу вдаль ничего льду не бывает. А от Кыгыла реки до устья ходу бывает скорым ходом пешком до Камчатки реки, через камень то есть через горы. — М.Ц.), в 3-й и в 4-й день. А Камчаткою на низ плыть в лотке до моря 4 дни. А подле моря медведей и волков много». «А руды серебреные и иные какие есть ли, того не ведает и руд никаких не знает» (43, с.71, 72).
Описывая леса на Камчатке, Атласов отмечал: «А деревья ростут — кедры малые, величиною против мозжевельнику, а орехи на них есть. А березнику, лиственичнику, ельнику на Камчадальской стороне много, а на Пенжинской стороне по рекам березник да осинник». Перечислил он и встречающиеся там ягоды: «А в Камчатской и в Курильской земле ягоды — брусница, черемха, жимолость — величиною меньши изюму и сладка против изюму» (43, с.72, 74).
Поражает его наблюдательность и дотошность при описании неизвестных ранее русским ягод, трав, кустарников, зверей. Например: «А есть трава, иноземцы называют агататка, вышиною ростет в колено, прутиком, и иноземцы тое траву рвут и кожицу счищают, а середину переплетают таловыми лыками и сушат на солнце, и как высохнет, будет бела и тое траву едят, вкусом сладка, а как тое траву изомнет, и станет бела и сладка, что сахар» (43, с.73). Из травы агататка — «сладкой травы» местные жители добывали сахар, а казаки приспособились впоследствии гнать из нее вино.
Особо отметил Атласов наличие у берегов Камчатки важных для промысла морских зверей и красной рыбы: «А в море бывают киты великие, нерпа, каланы, и те каланы выходят на берег по большой воде, а как вода убудет, и каланы остаются на земле и их копьями колют и по носу палками бьют, а бежать те каланы и не могут, потому что ноги у них самые малые, а берега дресвяные, крепкие (из мелких камней с острыми краями. — М.Ц.)» (43, с.76).
Особо отметил он ход на нерест рыб из породы лососевых: «А рыба в тех реках в Камчатской земле морская, породою особая, походит она на семгу, и летом красна, а величиною больши семги, а иноземцы (камчадалы. — М.Ц.) ее называют овечиною (чавыча, у камчадалов човуича, самая лучшая и самая крупная из камчатских проходных, то есть из входящих из моря в реки для икрометания рыб. — М.Ц.). И иных рыб много — 7 родов розных, а на русские рыбы не походят. И идет той рыбы на море по тем рекам гораздо много и назад та рыбы в море не возвращается, а помирает в тех реках и в заводях. И для той рыбы держится по тем рекам зверь — соболи, лисицы, выдры» (43, с.74).
Отметил Атласов наличие на Камчатке, особенно в южной части полуострова, множества птиц. В его «скасках» говорится и о сезонных перелетах камчатских пернатых: «А в Курильской земле (на юге полуострова Камчатка. — М.Ц.) зимою у моря птиц-уток и чаек много, а по ржавцам (болотам. — М.Ц.) лебедей многож, потому что те ржавцы зимою не мерзнут. А летом те птицы отлетают, а остаетца их малое число, потому что летом от солнца бывает гораздо тепло, и дожди и громы большие и молния бывает почасту. И чает он, что та земля гораздо подалась на полдень (на юг. — М.Ц.)» (43, с. 75). Атласов так точно описал флору и фауну Камчатки, что впоследствии ученые легко установили точные научные наименования всех отмеченных им видов животных и растений.
В завершение приведем меткую и емкую, на наш взгляд, характеристику «камчатского Ермака», которую ему дал академик Л. С. Берг: «Атласов представляет собой личность совершенно исключительную. Человек малообразованный, он вместе с тем обладал недюжинным умом и большой наблюдатель — ностью, и показания его, как увидим далее, заключают массу ценнейших этнографических и вообще географических данных. Ни один из сибирских землепроходцев XVII и начала XVIII в., не исключая и самого Беринга, не дает таких содержательных отчетов. А о моральном облике Атласова можно судить по следующему. Пожалованный после покорения Камчатки (1697–1699) в награду казачьим головой и посланный снова на Камчатку для довершения своего предприятия, он на пути из Москвы в Камчатку решился на крайне предерзостное дело: будучи в августе 1701 г. на реке Верхней Тунгуске, он разграбил следовавшие на судах купеческие товары. За это, несмотря на заслуги, был посажен, после пытки, в тюрьму, где просидел до 1707 года, когда был прощен и снова отправлен приказчиком на Камчатку. Здесь, во время восстания казаков в 1711 году убит» (43. с.60). Так трагически завершился земной путь этого незаурядного человека, присоединившего к Российской державе Камчатку, равную по площади Федеративной Республике Германии, Австрии и Бельгии вместе взятых.
Выдающийся сибирский картограф XVII в. и первый историк Сибири
«Сибирь-земля хлебородна, овощна и скотна, опричь меду и винограду ни в чем скудно.
Паче всех частей света исполнена пространством и драгими зверьми безценными. И торги, привозы и отвозы преволны. Рек великих и средних, заток и озер неизчетно, рыб изобильно, множество и ловитвенно. Руд, злата и сребра, меди, олова и свинцу, булату стали, красного железа и укладу и простова и всяких красок на шелки, и каменей цветных много и от иноземцов скрыто, а сибиряном неразумно»
Семен Ремезов (47, с. 139)
В 1696 г. Боярская дума, видимо по желанию молодого царя Петра I, постановила: «Послать великих государей грамоты во все сибирские городы, велеть всем сибирским городам и с уезды русских деревень и волостей и с ясачными волостями написать чертежи на холстине и сколько верст или дней ходу город от города, также и русские деревни и волости и ясачные волости от того города» (48).
Затем предлагалось в главном сибирском городе Тобольске: «Велеть сделать доброму и искусному мастеру чертежи всей Сибири и подписать внизу от которого города до которого сколько верст или дней ходу и уезды всякому городу определить и описать в котором месте какие народы кочуют и живут, также с которой стороны к порубежным местам какие люди подошли». Боярская дума даже определила размер необходимых чертежей: отдельных районов — два на три аршина (аршин равен 71 см), а большой чертеж всей Сибири — три на четыре аршина (28, с.28).
Итак, программа работ была задана. Нашелся и «добрый и искусный мастер». Это был тобольский сын боярский Семен Ульянович Ремезов, замечательный русский картограф, географ и первый историк Сибири. Дед его, Моисей (Меньшой) Лукьянов сын Ремезов в Москве был на службе у патриарха Филарета. 2 декабря 1628 г. сын боярский Меньшой Ремезов по государеву указу был сослан из Москвы в Тобольск и вскоре стал там заметной фигурой в администрации Тобольска — главного города Сибири в ХVІІ в., военно-политического, административно-хозяйственного и культурного центра Сибири.
Дети боярские, как уже отмечалось ранее, одна из категорий служилых людей в Московской Руси, несли обязательную службу, получая за это определенное содержание. Это были потомки младших членов княжеских дружин — «отроков» или же обедневших боярских родов. В период присоединения Сибири московские власти эту категорию служилых людей пополняли за счет особо заслуженных казацких командиров. В ХVІІ в. большинство детей боярских служило непосредственно московскому царю. Отец Семена Ульян Мосеев сын Ремезов дослужился в Тобольске до чина стрелецкого сотника.
