Но Генрих III не зря назывался Строителем – он не поддался отчаянию. Дело было начато сызнова и по улучшенному плану. Однако ровно через год, в ту же ночь святого Георгия, башня вновь низверглась в реку, усыпав берег камнями. Летописец, монах из монастыря Святого Албана, повествуя об этом событии, приводит рассказ одного патера, который будто бы видел на месте трагедии призрак святого мученика Фомы, архиепископа Кентерберийского, который ударил крестом по стенам, чем и вызвал разрушение Водяной башни. На вопрос патера, зачем он это сделал, архиепископ ответил, что, будучи лондонцем, не любит этого сооружения, возводимого во зло городским правам.
Однако и призрак не испугал короля. Двенадцать тысяч марок уже было израсходовано на строительство, от которого остались одни развалины. Но башня была необходима для защиты пристани – и на другой день после второго несчастья упрямый Строитель разгребал мусор и вгонял фундамент еще глубже в дно реки. На этот раз работы были произведены так надежно и прочно, что с тех пор сваи ни разу не покачнулись и по сей день. Все же грозное видение не было забыто в народе, и Водяные ворота получили еще название башни Святого Фомы.
С пристани в Тауэр вели три лестницы – Королевская, Водяная и Галерная. По первой поднимались государи и высокопоставленные лица, прибывшие в Тауэр по государственным делам; возле второй высаживались привозимые в Тауэр государственные преступники; третья употреблялась редко: узников, которых по каким-либо причинам нельзя было провести через парадный вход, высаживали на этой лестнице.
Генрих III зарекомендовал себя не только превосходным строителем, но и строгим тюремщиком. Самым знаменитым узником из тех людей, которым король предоставил возможность вдоволь налюбоваться внутренним убранством башен Тауэра, был Губерт де Бург. Этот знатный лорд занимал должность верховного судьи. Во время малолетства короля Генриха он оказал важную услугу Англии. После смерти Иоанна Безземельного войско французского принца Людовика высадилось на английском побережье и захватило Лондон. Дальнейшее продвижение французов в глубь страны было остановлено, но к Людовику морем шли сильные подкрепления. Губерт де Бург принял командование над небольшой английской флотилией в Дувре, и смело атаковал превосходящие силы неприятеля. Английские стрелки из-за высоких бортов своих кораблей метко разили французов, вместе со стрелами в лица врагов летела негашеная известь, некоторые суда таранили французские корабли. В конце концов французский флот был совершенно уничтожен, а Людовик был вынужден покинуть Англию.
В стране водворился мир, но навести в ней порядок было гораздо труднее. Губерт де Бург, возглавивший правительство, справился и с этой задачей. Он поддерживал хартию и подавил зачатки анархии, сумев возвратить захваченные баронами королевские замки. Несмотря на эти заслуги, Генрих III невзлюбил его, ибо верховный судья осуждал его стремление к самовластию. Все же прошло немало лет, прежде чем король сумел освободиться от неугодного ему верховного судьи. В этом деле Генриху III потребовалась поддержка церкви.
Генрих III, как и его отец Иоанн Безземельный, в своей внешней и внутренней политике опирался на Рим. Католическую церковь в это время возглавлял Папа Иннокентий III, который вел успешную борьбу за подчинение европейских монархов папству. Для достижения этой цели Иннокентию III нужны были деньги, и, пользуясь попустительством Генриха III, он выжимал из Англии все, что только мог. Наконец в 1231 году возмущение англичан вылилось в открытое сопротивление. По стране распространялись письма «от всех людей, предпочитающих скорее умереть, чем быть разоренными Римом»; вооруженные отряды захватывали и раздавали бедным собранные в приходах церковные десятины; священников били, папские буллы топтали ногами. Следствие показало, что к этому возмущению некоторым образом причастен и верховный судья. Папа обвинил его в тайном сообщничестве с мятежниками и потребовал от короля его ареста.
Генрих III и без того уже находился в раздоре с Губертом де Бургом, но по другой причине. Король хотел предъявить свои права наследства на французские земли, утраченные его отцом. Гасконцы, выступавшие против объединительной политики Капетингов, подговаривали Генриха III к войне, а в 1229 году и нормандские бароны прислали ему тайное предложение поднять оружие против французского короля. Но пока реальная власть была у Губерта де Бурга, ничего нельзя было сделать, ибо верховный судья не выказывал никакого желания тратить английские деньги на континентальные войны. Благодаря его влиянию просьба Нормандии была отвергнута, а армия, собравшаяся в Портсмуте для отправки в Пуату, разошлась из-за недостатка денег и провианта. Узнав об этом, молодой король выхватил меч и как бешеный бросился на верховного судью, обвиняя его в измене и в том, что он подкуплен французским золотом. Ссору удалось замять, и экспедиция была отложена на год.
В 1230 году Генрих III действительно отправился в Бретань и Пуату, но кампания окончилась неудачей. Козлом отпущения и на этот раз был выставлен Губерт де Бург: король предъявил ему обвинение, что его упорное сопротивление войне помешало одержать победу. Как раз в это время подоспело и решение папского суда. Летом 1232 года Губерт де Бург был отставлен от должности верховного судьи и силой вытащен из капеллы в Брентвуде, куда он скрылся, спасая свою жизнь. Народное уважение к опальному лорду ярко сказалось в словах кузнеца, которому поручили заковать Губерта де Бурга. «Я скорее умру какой угодно смертью, – заявил этот достойный человек, – чем закую человека, освободившего Англию от чужеземцев и спасшего Дувр от французов».
Губерт де Бург был брошен в Тауэр, и, хотя его скоро освободили, влияние его было утрачено навсегда. Его падение оставило Англию беззащитной перед абсолютистскими притязаниями Генриха III.
Тауэр принимает шотландцев
Сын Генриха Строителя король Эдуард I за долгие годы своего царствования (он правил Англией с 1272 по 1307 год) сделался предметом безграничного уважения и обожания для своих подданных. Причина народной любви была проста – он стал первым подлинно английским королем.
Национальные традиции нашли отражение не в одних только золотистых волосах и настоящем английском имени короля, напоминающем о древних владыках Британии, – сам характер Эдуарда I был вполне английским. И по своим дурным и по хорошим качествам он был типичным представителем своего народа: как и этот народ, он был свободен и надменен, упорно держался за свое право, был упрям, ворчлив, ограничен в своих симпатиях и пристрастиях, но также и правдив, трудолюбив, честен, умерен, предан долгу и религиозен. От своих анжуйских предков Эдуард I унаследовал страстность и склонность к жестокости. Когда он наказывал, то часто бывал немилосерден. Однако в нем не было мстительного упрямства: легко впадая в бешенство, он так же легко и успокаивался. В большинстве случаев его поведение было поведением увлекающегося, великодушного человека. «Ни одному человеку, который просил у меня милости, я не отказывал», – с удовлетворением говаривал он в старости.
Грубое солдатское благородство его натуры особенно ярко проявлялось на войне. Не раз, попав в трудное положение, он делил с солдатами тяготы похода, спал на голой земле и отказывался выпить вино, отнятое для него у мародеров. «Я завел вас в эту трущобу, и я не хочу есть или пить то, чего у вас нет», – говорил он в таких случаях. Под суровой внешностью короля таилось преданное и чувствительное сердце: он горько плакал при известии о кончине отца, сурово мстил за оскорбление матери и ставил в память своей любви и горя кресты во всех местах, где при переносе праха его супруги останавливался фоб с ее телом. «Я нежно любил ее всю жизнь, и я не перестал любить ее и теперь, когда ее не стало», – признавался он своим друзьям.
