Последовавшие затем попытки ввести в Англии католичество сопровождались такими жестокостями, что даже из Рима королю советовали немного поостыть. Недовольство Яковом вспыхнуло повсюду, королевские приказы не исполнялись ни солдатами, ни судьями, ни епископами. Глаза всей нации были устремлены на Вильгельма Оранского. Между тем королева была беременна, и одна мысль о закреплении престола за сыном Якова вызывала ужас в сердцах англичан. За официальным объявлением о рождении 20 июня 1688 года наследника престола последовал прямой призыв парламента к Вильгельму Оранскому принять английскую корону и вооруженной рукой восстановить английскую свободу. Это воззвание было подписано вождями как вигов, так и тори, чья продолжительная вражда исчезла перед угрозой победы в стране католицизма. 5 ноября Вильгельм высадился в Англии, и вся страна примкнула к нему. Королевская армия сложила оружие без боя; королевская дочь, принцесса Анна, присоединилась к парламенту.
За три дня до своего бегства из Лондона Яков послал за Джеффри, приказав ему принести государственную печать и деловые бумаги. Король бросил документы в огонь, а печать – в Темзу. Лишенный власти лорд-канцлер уныло побрел домой. Там он переоделся в длинную блузу угольщика, надел на ноги высокие сапоги, нахлобучил на голову соломенную шляпу и отправился к причалу, где шкипер одного судна, груженного углем, согласился переправить его на материк. Однако помощник шкипера узнал в пассажире ненавистного верховного судью. Ничем не дав понять Джеффри о своих намерениях, он сошел на берег и, всполошив моряков, побежал к мировому судье за приказом об аресте лорда-канцлера. Впрочем, когда негодующая толпа поднялась на палубу, птичка уже улетела. Джеффри был слишком опытным мошенником, чтобы доверять людям. Каким-то чутьем он почувствовал опасность и перебрался на другой корабль. Отплытие было назначено на следующий день, и утром Джеффри отправился в портовую таверну «Красная корова», чтобы промочить горло. Видимо, бессонная ночь притупила в нем осторожность. Усевшись возле окна, он заказал пива. В эту минуту он заметил в окне пару глаз, внимательно изучавших его, – то был один бывший истец, судившийся в суде королевской скамьи. Джеффри быстро отвернулся, но было уже поздно. Человек вошел в таверну и громко объявил его имя. Все повскакали с мест, послышались крики:
– Отвезти его к лорду-мэру!
Около полудня, когда сэр Джон Чэпмен собирался спокойно отобедать, толпа вломилась к нему в дом. Лорд-мэр ужаснулся, увидев лорда-канцлера в таком жалком виде, в руках моряков и бродяг. Рассыпавшись в извинениях, он с поклонами повел пленника в столовую. Но тут кто-то выкрикнул:
– Лорд-мэр обязан арестовать, а не угощать государственного преступника! Это измена!
От таких слов Чэпмен грохнулся в обморок и был унесен в свою комнату. Джеффри потащили по задней лестнице вниз. Он умолял добрых граждан не выдавать его ревущей внизу толпе и уверял, что они могут на вполне законном основании отправить его в Тауэр, причем изъявлял готовность тотчас подписать приказ о своем собственном аресте. Его действительно послушались, вызвали солдат, посадили арестованного в карету лорда-мэра и повезли в королевскую тюрьму сквозь сбежавшуюся толпу, грозившую растерзать узника.
Поздно вечером наместник Тауэра сэр Люкас получил от лордов Совета форменный приказ о заключении Джеффри, и на другой день следователи уже допрашивали его в Кровавой башне. На вопросы по поводу отправления им своей должности лорд-канцлер отвечал, что передал государственную печать и все бумаги королю, но умолчал, что Яков уничтожил их.
Сэр Люкас обращался с узником вежливо, но Джеффри овладело уныние. Он боялся народной расправы над собой, хотя в первые дни ареста его никто не посещал, ни один человек не справлялся о нем, и, казалось, его судьба больше никого не волновала. В один из последующих дней хорошая новость и приятный подарок скрасили его мрачное настроение: он узнал, что Яков вернулся в Уайтхолл и что кто-то прислал ему в Тауэр бочонок с устрицами, его любимым лакомством. Но иллюзии длились недолго. На следующий день Яков окончательно покинул Лондон, а по открытии бочонка в нем оказались не устрицы, а моток веревки с петлей.
Тем временем в Лондоне действительно были заняты более важными делами, чем расследование преступлений бывшего лорда-канцлера. Парламент низложил Якова и провозгласил королем Вильгельма Оранского, который подписал Декларацию прав – гражданских, политических и религиозных.
Джеффри томился в Тауэре, мучимый страхом и болями в почках. Ему оставалась одна утеха – водка, и он пил, хотя это еще больше подтачивало его здоровье. Еще больше мучений ему доставлял вид людей, некогда пострадавших от него. Одним из редких посетителей Кровавой башни был Джон Тэтчин, бедный поэт, которого Джеффри притянул к суду за глупые слова и приговорил к семи годам тюремного заключения и наказанию плетьми через каждые две недели. Зверский приговор, однако, не был приведен в исполнение, так как Тэтчин занемог, и Джеффри, боясь упустить выгодное дело, продал помилование его родственникам за сумму, которая разорила их. И вот этот человек внезапно предстал перед ним. Джеффри первый раз в жизни смутился и пробормотал очевидную глупость:
– Как вы поживаете, сэр? Я рад вас видеть.
– И я рад вас здесь видеть, – был ответ.
– В моих инструкциях мне приказывалось не жалеть таких людей, как вы, – оправдывался судья. – При дворе мне сделали выговор за мягкость моего суда…
Но поэт, не слушая его, с презрением направился к выходу.
Декан Шарп и пастор Скотт пришли к узнику, чтобы вместе с ним молиться о его душе, но выяснилось, что ему не о чем просить Бога!
– Нет у меня на совести никакого греха, – твердил Джеффри. На упреки в жестокости и пьянстве он ответил: – Вы считаете кровожадностью исполнение служебных обязанностей и называете меня пьяницей, когда я пью пунш для облегчения своих страданий.
Заточение и спиртное делали свое дело. В десять месяцев Джеффри, жирный здоровяк, стал худ как спичка. Силы его таяли, желудок не переваривал пищу, и он только пил, пил, пил… Казни для него не потребовалось. Однажды, проголодавшись, он с жадностью набросился на лососину, но желудок его так ослаб, что трапеза кончилась обмороком. Придя в себя, он схватился за бутылку, забылся и уже не очнулся… Утром тюремщики нашли его окоченевшее тело.
Глава восьмая
Тауэр про Ганноверской династии
Якобиты
Три восстания шотландцев в пользу развенчанных Стюартов – восстания, которые, скажем к слову, обогатили английскую литературу столькими великолепными балладами и историческими романами, – заселили Тауэр мятежными шотландскими лордами.
В 1714 году умерла королева Анна Стюарт, наследовавшая Вильгельму Оранскому. Прямого наследника после нее не осталось; ее брат Яков (сын Якова II), с именем которого роялисты связывали надежды на реставрацию абсолютизма и католичества, вызывал у парламента и большинства англичан неприязнь. Поэтому парламентским актом английская корона была передана ганноверскому курфюрсту Георгу, потомку одной из дочерей Якова I и лютеранину.
