Карл Эдуард одержал несколько побед, после чего его горцы разбежались за добычей. 16 апреля в битве при Куллоден-Муре все было кончено. Сам претендент спасся и после немалых приключений добрался до Франции, но его сторонникам повезло меньше. Пятьдесят знатных особ были признаны парламентом виновными в государственной измене и повешены, а трое шотландских лордов – лорд Джордж Кромарти, граф Уильям Килмарнок и лорд Артур Балмерино – заключены в Тауэр. Все они жили в Наместничьем доме, под присмотром престарелого Уильямсона, который к тому времени был произведен в генералы и обзавелся многочисленным потомством. Кромарти признал себя виновным, и ему даровали жизнь. Килмарнок последовал его примеру, но это не помогло ему избегнуть казни. Когда Уильямсон пришел за ним, чтобы отвести на эшафот, Килмарнок спокойно произнес:
– Я готов, генерал.
Спустившись вниз, он встретил лорда Балмерино, который должен был умереть вместе с ним. Они протянули друг другу руки, и Балмерино сказал, пожимая ладонь товарища:
– Душевно сожалею, что вы будете моим спутником в этой экспедиции.
Спустя три месяца в Тауэре появилась еще одна мятежная личность – Чарльз Рэдклифф, младший брат графа Дервентуотера от того же царственного отца. Взятый в плен вместе с братом во время восстания 1715 года, он был привезен в Лондон, но помещен не в Тауэр, а в Ньюгетскую тюрьму и приговорен к смерти. Ему удалось спастись, бежав во Францию, где он вновь принял участие в заговорах. Во время экспедиции Карла Эдуарда в Шотландию Рэдклифф находился в рядах мятежников; после Куллоденской битвы он долго скрывался и, наконец, оказался в руках правительства. С ним находился мальчик, которого считали сыном претендента.
С этим мятежником расправа была короткой. Уже тридцать лет назад Рэдклифф был приговорен к смерти, и после удостоверения его личности, потребовавшей всего неделю, он был казнен.
За ним на плаху последовал лорд Симон Ловат. Этот толстый человек, чей облик сохранился на одной из картин Хогарта, много повидал в течение своей восьмидесятилетней жизни, отличавшейся взлетами и падениями. Он был патриотом и мятежником, протестантом и католиком, учеником иезуитов и духовным отцом янсенистов, за что некоторое время содержался в Бастилии. В качестве шотландского лорда он принял участие в экспедиции Карла Эдуарда. В Куллоденском сражении Ловат мужественно защищал свою жизнь, хотя нисколько ей не дорожил, а в Тауэре курил трубку, распевал шотландские песни и издевался над трусами до последней минуты, пока топор палача не снес ему голову. «Я умираю, – написал он перед смертью, – истинным, хотя и недостойным сыном святой католической и апостольской церкви».
Ко второй половине XVIII века дело Стюартов в Англии было окончательно проиграно, претенденты на престол перевелись, а вместе с ними исчезли и якобиты.
Английские «якобинцы»
Падение Бастилии поначалу было воспринято в Англии с сочувствием и даже с энтузиазмом. Мятежи и беспорядки, сопровождавшие революцию во Франции, представлялись первому министру Уильяму Питту просто переходной стадией развития. В январе 1790 года он еще полагал, что «современные беспорядки во Франции должны рано или поздно перейти в общую гармонию и правильный порядок» и что, добившись свободы и упрочив ее, «Франция будет одним из самых великих государств Европы».
Здравый смысл английского народа нашел своего выразителя в лице члена парламента Эдмунда Борка. Падение Бастилии, возбудившее в Питте энтузиазм, вызвало в Борке одно недоверие. «Когда свобода и справедливость раздавлены, – писал он через несколько дней после этого события, – и та и другая небезопасны». Ночь 14 августа, ночь уничтожения всех привилегий, наполнила его ужасом. Он видел – и с полным основанием – в этом уничтожении привилегий аристократии критический момент в развитии революции, выражение ее истинного характера, и его мнение о ней было составлено окончательно. «Французы, – говорил он в январе 1790 года, в то самое время, когда Питт пророчил славное будущее для новой конституции, – доказали, что они самые лучшие разрушители из когда-либо живших на свете. В непродолжительное время они уничтожили свою армию, свой флот, свою торговлю, свое искусство и свою промышленность».
Поскольку в палате общин его не слушали, Борк выпустил «Размышления о французской революции» (октябрь 1790 года), напав не только на «издержки», но и на самые принципы революции. Отстаивая необходимость общественного порядка и непрерывности исторического развития, без которой «люди были бы похожи на летних мух», он провозгласил крестовый поход против Конвента и требовал, чтобы соединенные армии всей Европы подавили революцию, чьи принципы угрожали крушением всех государств. Продажа в короткий срок тридцати тысяч экземпляров доказала, что Борк является выразителем мнения большинства англичан. Анархия, отсутствие политического такта в представительных собраниях, всеобщая подозрительность, уничтожение всех гарантий личной свободы, аресты, убийства, разрушение церквей, казнь короля – все это в конце XVIII столетия было уже глубоко чуждо английскому народу.
В скором времени симпатии к якобинцам сосредоточились почти исключительно в кружках реформаторов, собиравшихся в «конституционных клубах». Там они читали и обсуждали «Права человека» Уильяма Пенна – довольно пустую книжицу, наполненную трескучей революционной болтовней, которая подготовила читателей к дальнейшим эксцессам «века разума».
«Пени не дурак, – сказал Питт своей племяннице, прочитавшей ему то место из книги, где автор отстаивал принципы революции, – он, может быть, и прав. Но если бы я сделал то, чего он требует, то завтра же мне пришлось бы иметь дело с тысячами бандитов, и Лондон был бы сожжен».
Начавшаяся в 1792 году война с Францией изменила благодушное настроение правительства по отношению к проповедникам революционных принципов. Ничего серьезного, впрочем, не произошло. Худшим следствием охоты на революционных «ведьм» был ряд законодательных мер, к которым она привела. Действие Habeas Corpus act было приостановлено, билль против мятежных сборищ ограничивал свободу публичных митингов, а определения статута о государственной измене были расширены. Против печати был начат ряд процессов, проповеди некоторых священников сочли мятежными, и собрания людей, симпатизировавших Франции, разгонялись. Самый возмутительный случай произошел в Шотландии, где «молодые виги», чьим единственным преступлением явилось требование парламентских реформ, были приговорены к ссылке, причем судья грубо выразил свое сожаление по поводу того, что пытка при ведении дел о возмущениях и мятежах вышла из употребления.
Различного рода реформаторы побывали в эти годы и в Тауэре, но процессы над ними относятся скорее к комическим, нежели к трагическим страницам в истории английского правосудия.
12 мая 1794 года государственный секретарь барон Мелвил, прозванный в палате общин «расточителем общественных денег», объявил от имени короля в парламенте, что некоторые лондонские клубы отличаются революционным духом, что захвачены книги и документы этих клубов и что в них найдены доказательства существования заговора с целью уничтожения английской конституции и введения анархии, опустошавшей в настоящее время Францию. Он предъявил бумаги, служившие уликами, и просил принять подобающие меры.
