Далее, незаметно, чтобы Олега особенно занимал регион Северного Причерноморья, тогда как Игорь обнаруживает повышенный интерес к устью Днепра и «стране Корсунской» (крымским областям вокруг Херсонеса), – конечно, потому, что все подчиненные ему города, как и его Русская земля, в отличие от Руси и «русских градов» Олега, лежали на днепровском водном пути. По той же причине Игорь мог взять под свою руку наем русов на службу к императорам, ибо полностью контролировал ситуацию в своей Русской земле – Среднем Поднепровье; Олеговы же русы имели право наниматься «своею волею», не спросясь князя, потому что власть Олега над многими областями его державы была чисто номинальной.
Сходным образом договор 911 г. предусматривает выдачу «злодея» русам вообще, без упоминания их князя; договор же 944 г. оговаривает, что русские нарушители спокойствия в Константинополе отсылаются греками в Русскую землю, к «князю вашему», то есть к Игорю. Еще одно указание на то, что Олегова Русь была более широким и рыхлым территориальным образованием, нежели Русская земля князя Игоря, содержится в той статье договора 911 г., которая определяет порядок передачи наследства умершего руса на его родину. Послушаем комментарий Г. Г. Аитаврина к этому месту: «Обязанности по сохранению имущества умершего брали на себя имперские власти, следовательно, соратники соотечественника не имели права препятствовать передаче имущества… в казенное хранилище. При прибытии же первого русского торгового каравана, в котором находились люди из тех мест, где жила семья покойного, его имущество передавали им. Акт передачи совершался, несомненно, официально, с участием императорского чиновника и того русского посла, который представлял интересы княжества (или города), откуда прибыл в империю умерший воин»
[10]. То есть с 911 по 944 г. имперские власти вели дела не с послами великого князя, а напрямую с представителями многочисленных «светлых князей» или городских общин, входивших в Олегову Русь, которые вели самостоятельную торговлю в Византии. Однако в договоре Игоря подобного параграфа нет, и, конечно, не случайно – в нем просто не было надобности.
Игоревы русы (послы и «гости») приплывали в Константинополь из одного географического региона – Русской/Киевской земли, поэтому у имперских властей не возникало затруднений, в какую «Русь» передать имущество покойного: был ли он княжеским дружинником или городским купцом, его сородичи и соотечественники – послы верховной власти и представители городов Русской земли – всегда находились вместе в одном и том же торговом караване, снаряженном от имени великого князя русского Игоря, его родственников и городов «земли Русской».
Знаменательно также, что ни сам Игорь, ни его жена и сын (Ольга и Святослав) не вступают ни в какие отношения – легендарно-анекдотические или исторические – со «словенами», с которыми в летописном повествовании через анекдот о парусах накрепко связан «светлый князь русский» Олег. Словом, перед нами «две „Руси“ – две династии, две географии, две истории»
[11]. В первом случае договор заключил предводитель обширной «русской» федерации, или, пользуясь более осторожным термином A. B. Черепнина, «политической ассоциации»
[12], простиравшейся от Карпат до Черного моря; во втором – глава семейного клана, держащего «княжение» в Русской земле, ограниченной Средним Поднепровьем.
Итак, Игорь не был и не мог быть наследником Олега, поскольку оба они принадлежали к разным «русским» родам, соперничавшим друг с другом этническим группировкам русов – карпатских и киевских, а смерть одного и рождение другого были разделены по крайней мере семилетним промежутком. Очевидно, что между Олегом и Игорем был кто-то еще, ибо княжеский род Олега, разумеется, не остался без преемника.
Известия арабских писателей о «царе русов»
Третий герой событий 920–930-х гг. в Русской земле фигурирует сразу в нескольких источниках. Несмотря на это, он все еще не признан действующим лицом русской истории. Однако ему давно пора выйти из тени.
Впервые он предстает перед нами безымянным – в записках багдадского дипломата и путешественника Ибн Фадлана, посетившего в 921–922 гг. Волжскую Булгарию, где ему представился случай лично побеседовать с купцами-русами. От них он узнал, что где-то по соседству с Волжской Булгарией правил «царь русов», сидевший в «высоком замке».
В исторической реальности X в. ближайший к Волжской Булгарии «царь русов» находился в Киеве. Об этом имеется свидетельство другого арабского путешественника Ибн Хаукаля: «Русы. Их три группы. Одна группа их, ближайшая к Булгару, и царь их сидит в городе, называемом Куйаба…» Ибн Хаукаль работал над своей «Книгой путей и стран» в 950–970-х гг., но, как установлено, его известие о русах восходит к сочинению багдадского географа аль-Истахри, писавшего в 930–950-х гг., который, в свою очередь, обработал книгу среднеазиатского ученого аль-Балхи, написанную около 920 г.
[13]
Таким образом, «царь русов» из «высокого замка» и «царь русов», сидящий в Куйабе/Киеве, оказываются одним и тем же лицом. Древнерусские источники и современная археология подтверждают, что крепостной замок первых киевских князей располагался на холме.
Не менее значима другая деталь из рассказа Ибн Фадлана. «Один из обычаев царя русов тот, – пишет он, – что вместе с ним в его очень высоком замке постоянно находятся четыреста мужей из числа богатырей, его сподвижников, причем находящиеся у него надежные люди из их числа умирают при его смерти и бывают убиты за него».
Обратим внимание на упоминание обычая ритуального убийства дружинников в случае смерти «царя русов». Очевидно, это сообщение относится к погребению вещего Олега, умершего за пять-шесть лет перед тем. Для славянской похоронной обрядности нечто подобное засвидетельствовал арабский историк Масуди (ум. в 956 г.). По его словам, сербы «сожигали себя в огне, когда глава племени умрет». Речь идет, разумеется, только о самосожжении дружинников и ближайших княжеских слуг, а не всех мужчин племени. Современные Масуди византийские писатели, как, например, Константин Багрянородный, знают поселения сербов не только на Балканах, но и в других местах Европы – в частности, в Прикарпатье. В связи с этим можно предположить, что похороны «светлых князей» карпатских русинов действительно сопровождались убийством их дружинников. Это, в свою очередь, позволяет видеть в «царе русов» из сообщения Ибн Фадлана одного из «светлых князей» карпатских русинов
[14].
