Доростол вскоре сдался русам, наряду с Малым Преславом (Переяславцем) и еще несколькими при дунайскими крепостями. Повесть временных лет говорит о 80 городах «по Дунаеве», взятых Святославом; но М. С. Дринов справедливо заподозрил здесь заимствование из Прокопия Кесарийского, у которого есть известие, что в VI в. император Юстиниан I воздвиг на берегу Дуная до 80 укреплений
[340]. По всей вероятности, как и было условлено с Никифором, Святослав захватил Добруджу и опустошил прилегавшие к ней с юга области. Скилица сообщает, что русы «разорили многие города и села болгар, захватили обильную добычу
[341] и возвратились к себе».
Печенежский набег на Киев 968 г.
Причину возвращения Святослава из Болгарии Повесть временных лет объясняет в статье под 968 г. Оказывается, в то время, когда «Святослав бяше Переяславци [на Дунае]», Киев обступила печенежская орда: «придоша печенези на Руску землю первое [впервые]». Ольга затворилась в городе со своими внуками, сыновьями Святослава – Ярополком, Олегом и Владимиром (так мы впервые узнаем, что Святослав был многоженец). На помощь киевлянам пришли какие-то люди «оноя [той] страны Днепра» (то есть с днепровского левобережья), приплывшие к городу в ладьях. Возглавлял их воевода Претич. Но эта флотилия робко толклась у противоположного берега, не решаясь переправиться на другую сторону. А снестись с осажденными, чтобы они поддержали высадку на берег одновременной вылазкой из города, у Претича не было возможности – так плотно печенеги обложили Киев. Между тем киевляне стали изнемогать от голода и жажды. Наконец, когда терпеть тугу долее стало невозможно, осажденные собрались на вече и решили: если не найдется среди них смельчака, который взялся бы нынче же перебраться на ту сторону Днепра и оповестить Претича, чтобы он не медлил с переправой, то завтра утром горожане откроют ворота печенегам. Один отрок вызвался идти. Он вышел из города с уздечкой в руке и побежал через печенежский табор, спрашивая у попадавшихся ему на пути степняков, не видел ли кто из них его коня. И так как он говорил по-печенежски, то враги принимали его за своего. Добежав до Днепра, отрок скинул с себя одежду и бросился в волны. Тут только печенеги сообразили, что это киевский гонец, и стали стрелять по нему из луков, но не попали. Люди Претича, наблюдавшие за переполохом в печенежском стане, поплыли навстречу пловцу и взяли его в ладью. Приведенный к воеводе, отрок передал ему решение киевлян. Претич и не помышлял биться со всей ордой, чтобы спасти Киев. Но дабы избежать Святославова гнева, он решил заутра пробиться в город, захватить Ольгу и княжичей и умчать их на левый берег. Незадолго до рассвета дружина Претича села в ладьи и громко затрубила; киевляне отозвались дружным криком. И вдруг печенеги бросились врассыпную – им показалось, что это подоспело войско Святослава. Княжескую семью без помех переправили на другой берег. Тем временем печенежский хан, опомнившись, подъехал один к воеводе Претичу и спросил, кто он, не князь ли. Претич отвечал, что он княжий «муж» и пришел со сторожевым отрядом, а Святослав идет следом с бесчисленным войском – это он добавил, чтобы припугнуть вражину. Хан запросил мира; Претич великодушно протянул ему руку. Они обменялись оружием в знак дружбы, и хан отъехал. Однако печенеги не ушли в степь – встали неподалеку от Киева, на Лыбеди. «И послаша кияне к Святославу, глаголюще: „ты, княже, чюжея земли ищеши
Горлышко бурдюка с изображением кочевника и повозки, запряженной верблюдом
С первого взгляда этот летописный рассказ можно принять за красочную иллюстрацию к показанию Константина Багрянородного о том, что русы не имеют возможности производить набеги на чужие земли, если находятся во вражде с печенегами, – почему он и производит на историков впечатление достоверного свидетельства. Однако придавать ему значение исторического сообщения нельзя. Догадываясь о фольклорных корнях летописной статьи под 968 г., A. A. Никитин бегло заметил, что «рассказ об осаде Киева… на самом деле не имеет никакого значения для биографии Ольги и Святослава, поскольку главным его героем выступает „воевода Претич“»
[342]. Впрочем, и Претич здесь – фигура более или менее случайная. Например, в пропавших летописных списках, которыми пользовался Ф. А. Гиляров, место Претича занимал другой, безымянный персонаж, и не воевода, а князь: «В то же время приидоша печенеги на Киев, Ольга же со внучатами своими и с Ярополком, Олегом и Владимиром затворися в Киеве, печенеги же едва не взяша град, аще бы некий князь из-за Днепра поспешил и защитил его, ко Святославу же отписа сице: ты, княже, чужие земли доступаеши, а твою печенеги воюют, а аще вскоре не придеши, не имаша видети ни матери твоея, ни детей»
[343].
Очевидно, в X–XI вв. на Руси существовало сказание (его легко вычленить из летописной статьи под 968 г.) о спасении Киева от печенегов неким предводителем «людья оноя страны Днепра». В Повесть временных лет оно попало по чисто литературным соображениям. Использование этого сюжета дало летописцу возможность, во-первых, упомянуть о «внуках Ольги» (Ярополке, Олеге и Владимире), которым вскоре предстояло выступить на сцену, и, во-вторых, «вернуть Святослава в Киев для того, чтобы он мог проститься с матерью и распределить „столы“ между сыновьями»
[344].
Обрабатывая предание, древнерусский книжник, к счастью, обошелся с его текстом очень бережно. Он даже сохранил имеющееся там указание на то, что все случившееся относится ко времени, когда «придоша печенези на Руску землю первое», не заметив, что применительно к 968 г. эта фраза является вопиющим анахронизмом, ибо согласно самой же Повести временных лет первый печенежский набег произошел добрых полсотни лет назад, в 915 г.: «Приидоша печенези первое на Руськую землю, и сотворивше мир с Игорем…» Эта дата, несмотря на всю ее условность, в гораздо большей степени соответствует исторической истине. Отсюда следует, что эпическое предание об осаде Киева печенегами, помещенное в летописи под 968 г., в действительности рассказывало о событии, случившемся в начале X в.
