Он шел без формы, в куртке и джинсах, и вел на поводке свою
старенькую овчарку Жанну.
– Привет, Валюш! Как дела? – улыбнулся он.
– Спасибо, хорошо. Представляешь, – вдруг неожиданно для
себя выпалила Валя, – я сегодня первый раз в жизни сама роды приняла. Ночью.
– Поздравляю. И кто родился?
– Мальчик.
– У тебя сейчас что, практика?
– Да, в нашей больнице, в гинекологии.
– А ты вчера ночью случайно не дежурила?
– Дежурила. Я почти все время ночью.
– К вам женщину ночью на «скорой» привезли. Может, слышала?
Полянская Елена Николаевна.
– А ты откуда знаешь? – удивилась Валя.
– Она к нам в отделение рано утром пришла. Босиком, в
больничной рубашке… Заявление такое странное написала. Я ее домой на машине
отправил.
– Ох, Митенька, это очень неприятная история. – И Валя
выложила ему все, что произошло прошлой ночью.
Митя слушал молча, не перебивая, потом спросил:
– Может, это просто случайность? Какая-нибудь ошибка
медицинская? Не верится, что нарочно… Кому это надо и зачем?
– Вот и я все голову ломаю, – призналась Валя. – Кому и зачем?
* * *
– Если я тебя правильно понял, препарата у вас для меня до
сих пор нет?
– Ну почему, есть. Это вопрос одного-двух дней.
– Прошло уже больше недели. Ты можешь мне объяснить, в чем
проблема?
– Зачем тебе наши производственные тонкости?
– Ваши производственные тонкости мне и правда ни к чему. Мне
нужен препарат. А у вас, говнюков, как я понял, все запасы проданы. В общем,
так. Даю тебе еще сутки, и то жирно будет.
Хозяин кабинета, пыхтя, поднял свое болезненно-толстое тело
из глубокого кресла. Он был огромен и красен лицом. Фамилия Буряк ему
удивительно подходила. Он посмотрел на собеседника сверху вниз.
– Что сидишь? Свободен.
Собеседник, седовласый рекламный красавец, ослепительно
улыбнулся. Его звали Вейс. Собственно, это была его фамилия, но все знакомые
называли его только так – Вейс, а те, кто знал его в уголовном мире, вообще
считали это кличкой.
– Не волнуйся ты так. Ты бы заранее меня предупредил, а то
сразу – вынь да положь! У нас же свои технологии, свои сроки, – пытался
урезонить толстяка Буряка Вейс.
– Волноваться тебе надо! – выкрикнул Буряк неожиданно
высоким фальцетом. Не предупредили его, бедного! Будто ты не знал, что для меня
всегда должен быть запас! Все. Выметайся!
– Нервный ты стал, однако… Когда за Вейсом почти закрылась
дверь, Буряк окликнул его:
– Эй, подожди. Извини, я вспылил.
– Ничего, бывает. Это ты меня извини, – пожал плечами
седовласый красавец.
Когда он садился в машину, лицо его все еще было бледно.
– В Лесногорск, – сказал он шоферу и, закрыв глаза,
откинулся на мягкую спинку сиденья.
Черный «БМВ» выехал за Кольцевую дорогу, мимо окна
замелькали унылые мокрые перелески. Октябрь кончался, листья совсем
облетели" было голо и сумрачно. Вейс смотрел на косые, почерневшие от
ледяного дождя деревянные избы, серые панельные поселки городского типа. Вдоль
шоссе еще кое-где неприятно лоснились кучи подмороженных арбузов, жалкие
ошметки ушедшего давным-давно лета.
Он думал о том, как хорошо ехать мимо всего этого в чистой,
теплой машине, слушать мягкую, успокаивающую композицию Луи Армстронга и знать,
что не замараешь замшевых английских ботинок хлюпающей грязью, что не надо тебе
под ледяным дождем ждать автобуса вместе с понурыми бабками, тетками, пьяными и
матерящимися мужиками, а потом трястись в этом автобусе, в давке, нюхая
испарения тел и слушая бесконечный унылый мат.
Да, у него возникла проблема, случился досадный сбой. Но это
даже хорошо. Слишком гладко все шло три года. Отлаженный механизм работал сам и
сбоев не давал. В таком тихом омуте обязательно заводятся хитрые черти. Чтобы
они не заводились, не подтачивали всю конструкцию изнутри, нужны встряски.
Хорошо, когда они такие легкие и неразрушительные, как теперешняя.
Буряк, конечно, подождет, и не сутки, а еще неделю. За это
время сырье появится, можно будет заткнуть ему пасть. Но главное сейчас –
продумать варианты новых источников самому, не сваливать эту головную боль на
старушку Зотову. Ей теоретические построения не по зубам. Она – практик,
исполнитель. А он, Вейс, теоретик, руководитель, мозг и сердце всего дела.
Но слегка припугнуть Зотову не мешает. Она и только она
виновата в этой дурацкой истории со сбежавшей из больницы бабой. Она относится
к беременным женщинам как к покорным, бессмысленным животным, которые слепо
повинуются любому слову врача и не способны ничего предпринять самостоятельно.
Вейс даже зауважал эту неизвестную женщину, решившуюся сбежать из больницы.
Здорово она щелкнула по носу надменную Амалию Петровну. И поделом!
В голове мелькнула фраза, которую он с удовольствием скажет
старухе, когда войдет: «Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем!»
* * *
– Милая моя, мы же с вами не в виварии работаем! – произнес
он, переступив порог, и добавил:
– Пусть это будет для вас хорошим уроком.
Зотова рассказала ему все подробно, в лицах изложила свой
разговор с капитаном Савченко. Она надеялась, что Вейс поймет: в случившемся
нет ее вины. Наоборот, она сделала все, что могла. Единственное, о чем Амалия
Петровна умолчала, – об увольнении Симакова. Зачем признаваться в еще одной
своей ошибке? Зачем знать Вейсу, что она ввела в дело ненадежного человека?
– Трое ваших ребят уже столько времени гоняются по Москве за
этой проклятой бабой. У них есть записная книжка, фотография, ключ от квартиры.
Но они оказались полными идиотами, – закончила она свой рассказ, и Вейс
заметил, что на словах «трое ваших ребят» она сделала особенное ударение.
– А, собственно, что мы будем делать с этой Полянской, когда
ребята возьмут ее? – медленно произнес он после того, как Зотова замолчала. –
Ведь у нее, как выяснилось, двадцать шесть недель, а для нас крайний срок –
двадцать пять. Может ничего не получиться. – Он не спрашивал Амалию Петровну, а
рассуждал вслух, но Зотова восприняла сказанное как вопрос и обрадовалась: он с
ней советуется как с равной.
– Во-первых, все может получиться. Одна неделя такой уж
большой роли не играет. Да и вообще, с точностью до недели срок можно
определить далеко не всегда. Возможно, там именно двадцать пятая, мой человек в
консультации, который делал УЗИ, – опытный врач. Во-вторых, я считаю, с этой
бабой надо обязательно что-то делать. Ее в любом случае необходимо обезвредить.
Она журналистка, у нее могут быть серьезные связи. Заявление в милицию она уже
написала, может обратиться куда-нибудь еще.
