От Лесногорска до Москвы Амалия Петровна доехала на своей
«Тойоте» за тридцать минут. С часу дня до десяти часов вечера она побывала в
четырех валютных ресторанах в центре Москвы. Заказывала себе везде одно и то
же: фруктовый салат с обезжиренными взбитыми сливками и апельсиновый сок.
Примерно одинаковыми были и беседы, состоявшиеся в четырех ресторанах.
– Но я же не могу первую попавшуюся бабу убедить, что ее
ребенок – урод, и отправить к вам! – так или примерно так отвечал, выслушав
Амалию Петровну, каждый из четырех ее собеседников.
– Именно так ты и сделаешь. Только выбирай старых
первородящих. Там всегда можно что-то потом придумать, – наставляла она.
– Это очень, очень рискованно. Почему такая срочность?
Неужели нельзя немного подождать?
– Подождать нельзя, – тихим ледяным голосом отвечала Амалия
Петровна, – но тебя это уже не касается. Можешь идти. До свидания.
Ни один из поставщиков не ушел.
В десять тридцать вечера у Амалии Петровны состоялась
последняя встреча, уже не в ресторане. Сев в свою «Тойоту» у американского бара
на площади Маяковского, она вырулила на Садовое кольцо, в сторону Патриарших
прудов. Подъехав к скверу, остановила машину у края тротуара, почти упершись в
бампер черного «БМВ». Выйдя из машины, она открыла дверцу «БМВ» и уселась на
заднее сиденье.
– Завтра, с девяти до шести. Четыре возможных варианта.
Она медленно и четко произнесла три московских адреса и один
клинский, затем вышла из «БМВ», села за руль своей «Тойоты» и поехала домой, в
Лесногорск.
Весь следующий день она нервничала. На утреннем обходе
придиралась к сестрам, рявкала на лечащих врачей, потом зачем-то вызвала к себе
в кабинет старенькую санитарку тетю Клаву, которая работала в больнице сорок
лет, и наорала на нее так, что старушка заплакала и написала заявление об
уходе.
В шесть часов вечера Зотова закрылась в своем кабинете,
достала пачку сигарет и закурила. Вообще курила она крайне редко, здоровье свое
берегла, но, когда волновалась, сигарета ее успокаивала.
В пять минут седьмого раздался телефонный звонок из Москвы.
– Амалия Петровна, здравствуйте! Вы уж извините за
беспокойство, но мне пришлось к вам отправить больную на «скорой». Очень
неприятный случай: двадцать четвертая неделя, женщине тридцать пять лет…
Повесив трубку, Зотова облегченно вздохнула, погасила сигарету
и вызвала к себе ординатора Борю Симакова.
Глава 2
Лена Полянская была папиной дочкой. Ей было два года, когда
мама, альпинистка, мастер спорта, сорвалась со скалы. Елизавета Генриховна не
могла жить без своих восхождений, и, когда ребенку исполнилось два, Николай
Владимирович Полянский взял отпуск за свой счет и отпустил жену на Эльбрус.
Потом он всю жизнь не мог себе этого простить.
Он растил дочь один, так и не привел в дом ни одной женщины.
Любая женщина, даже самая лучшая, все равно была бы для его Леночки мачехой…
С первого класса школы до последнего курса журфака
университета Лена Полянская была отличницей. Она не гналась за пятерками – ей
просто нравилось учиться.
В старших классах сверстницы выщипывали брови «в ниточку»,
дрыгались под ритмичную музыку на вечеринках или, как тогда говорили, на
«сейшенах», курили в школьном туалете и обсуждали свои отношения с мальчиками.
Лена на «сейшены» не ходила – ей было там неуютно и скучно,
к тому же танцевать она не умела. Брови-"ниточки" и модная тогда
стрижка «паж» с челкой до носа ей категорически не шли, к тому же папа очень
просил бровей не выщипывать и косу, отросшую к семнадцати годам до пояса, не
остригать. Отношения с мальчиками если и возникали, то обсуждать их в школьном
туалете не хотелось. Вообще хотелось только учиться и читать запоем по-русски и
по-английски.
Она читала все подряд, с какой-то суеверной жадностью, и к
семнадцати годам вдруг обнаружила, что ничего, кроме как поглощать и усваивать
информацию, не умеет: ни себя, ни других не понимает и даже не знает, в какой
ей хочется поступить институт.
Николай Владимирович Полянский в тридцать девять лет стал
доктором физико-математических наук, а Лена неожиданно для него и для себя
поступила на факультет журналистики МГУ.
Николай Владимирович так и не женился, а Лена успела дважды
побывать замужем. Первым ее мужем был сокурсник, маленький, худенький мальчик с
нежными пепельными усиками. Он был ниже Лены на полголовы. Знакомясь с ним,
обязательно говорили: «Вы так похожи на Лермонтова!», на что он хмуро и
небрежно отвечал:
«Да, я знаю».
Звали его Андрюша. Жил он отдельно от родителей, в крошечной
комнатке в коммуналке на Сретенке. В этой комнате и состоялась пьяная свадьба с
салатом «оливье», шпротами, окурками в тарелках и самозабвенными поцелуями в
темном коммунальном коридоре, где на голову падали то корыто, то велосипед.
Николай Владимирович в это время был на конференции в Праге.
Когда он вернулся, Лена с гордостью показала ему Андрюшу и свежий штамп в
паспорте. Знакомясь с зятем, Николай Владимирович заметил:
– Вам, наверное, все говорят, будто вы похожи на Лермонтова.
Вы не верьте. На самом деле ни капли не похожи…
В комнатке на Сретенке Лена не прожила и месяца. Она
вернулась к папе, а с Андрюшей вежливо здоровалась, встречаясь на факультете.
Через полгода они мирно развелись.
Второй брак был более серьезным и продолжительным.
Сразу после окончания университета Лену пригласили работать
спецкором в один из самых популярных молодежных журналов того времени. Шел 1983
год. Один за другим умирали генсеки. Продолжалась афганская война. Кончались
запасы сибирский нефти. А у Лены Полянской начался головокружительный роман.
Он был писатель, не очень известный, но вполне официальный.
Его нравоучительные скучноватые повести довольно часто печатались на страницах
популярного молодежного журнала, в котором работала Лена.
Звали его Юрий Изяславович. Он был старше Лены на десять лет
и имел богатое прошлое с неприличным количеством брошенных жен и детей. В нем
была та увесистая, хамоватая мужественность, которая убивает женщин наповал:
хриплый басок, тяжелый подбородок, широкие плечи. Лена опомнилась после двух
лет безрадостной совместной жизни…
Ее переживания пришлись на 1985 год. Чтобы заглушить тоску и
унижение, она кинулась в работу, в карьеру, заработала себе имя и к 1992 году,
когда тиражи еще недавно гремевших изданий стали катастрофически падать, уже
была заведующей отделом литературы и искусства в российско-американском женском
журнале «Смарт», которому не страшны были никакие финансовые потрясения.
