Бубенцов не знал английского, а приставленный к нему
канадцами переводчик был трезв только в конференц-зале, а в остальное,
нерабочее, время умудрялся напиваться в стельку, несмотря на сухой закон,
строго соблюдавшийся в маленьком городке.
Он попросил Лену Полянскую сходить с ним в супермаркет. Она
отлично говорила по-английски, выручила его не только с супермаркетом, но и
помогла общаться на трех банкетах, устроенных городскими властями. Переводчик
хоть и присутствовал на них, но лыка не вязал, и без Лениной помощи Бубенцов
чувствовал себя глухонемым.
После второго банкета он напросился к ней в номер. У него не
было переходника для кипятильника, вилка не подходила к канадскому штепселю, а
чаю попить хотелось.
У Лены был переходник, и отказать бывшему мужу в чашке чая
она не смогла. За чаем он стал рассказывать, что одинок и никому не нужен,
жизнь не сложилась и она, Лена Полянская, оказалась единственным светлым пятном
в его несчастной судьбе.
Лед тронулся. Бубенцов вышел из ее номера только утром, а на
следующий вечер они снова пили чай…
Лена за восемь лет совсем не изменилась, не постарела, не
растолстела, на свои тридцать пять не выглядела. Юрий был бы не прочь
продолжить роман с бывшей женой и в Москве, но она резко оборвала с ним всякие
отношения.
Еще ни одна женщина не рвала с ним по собственной
инициативе. Самолюбие его было задето, он стал искать с ней встречи.
Она вежливо отказывалась и придумывала разные предлоги,
чтобы не встречаться: то работы много, то тетя заболела. Вот к дому тети и
приехал он однажды, сел на подоконник в подъезде и стал ждать.
Лена вышла, ведя на поводке старую рыжую таксу. Увидев Бубенцова
на подоконнике, она не выразила ни удивления, ни радости, равнодушно
поздоровалась и прошла мимо. Ей нужно было зайти в аптеку, потом в гастроном.
Он отправился с ней.
Так и не сказав ему ни слова, она купила лекарства и
продукты для тети. Но Юрий все-таки уговорил ее посидеть с ним где-нибудь по
дороге хотя бы десять минут.
Именно в этот безлюдный дворик они и зашли. Ремонтом еще не
пахло, но из домов выехали почти все жильцы, и было очень тихо.
– Я все равно от тебя не отстану. Ты ломаешься из-за глупого
упрямства. Я ведь знаю, у тебя никого нет, – начал он.
Ему очень хотелось, чтобы она опять растаяла, стала ручной и
покорной. Но Лена холодно усмехнулась:
– Прямо-таки хрестоматийный вариант: «Онегин, я тогда
моложе, я лучше, кажется, была». – В ее голосе он уловил легкую издевку.
– Однако ты не вышла замуж за генерала. И потом в Канаде…
– А не было ничего в Канаде!
– То есть как не было? – опешил он.
– Померещилось тебе. Мы только чаю попили с тобой – и все. –
Она рассмеялась, глядя ему в глаза. – У тебя какая по счету жена? Восьмая?
Десятая? И ребенок есть, мальчик, полгодика. Вот и успокойся, остановись
наконец. Живи с женой, воспитывай сына и кончай беситься.
– Но я не люблю жену…
– А женился зачем? Все, Юра, хватит. Мне надо идти, меня
тетя ждет.
Она встала, подозвала собаку, пристегнула поводок и
направилась к выходу в переулок.
– Лена! – позвал он тихо.
Она чуть замедлила шаг и оглянулась.
– Ты ведь любишь меня. Ты будешь потом жалеть.
Не ответив ни слова, Лена ушла.
Это было три месяца назад. Только начинался август, а
казалось – уже глубокая осень. Было холодно, и моросил дождь. Бубенцов помнил,
что на Лене были узкие бледно-голубые джинсы и свободный бежевый свитер.
Длинные темно-русые волосы слегка курчавились от мелкого дождя.
Да, был август, и шел дождь. А теперь ноябрь, на небе ни
облачка, и светит яркое утреннее солнце.
«Как странно», – подумал Бубенцов и посмотрел на часы. После
его звонка прошло двадцать минут. Он достал сигарету, но закурить не успел.
Прямо на него по засыпанной битым кирпичом дорожке шла
женщина. На ней были узкие бледно-голубые джинсы, свободная бежевая куртка и
большие темные очки. Распущенные темно-русые волосы развевались по ветру.
Солнце светило ей в спину, четко очерчивая тонкий прямой силуэт и не давая
разглядеть лица.
Вдруг он почувствовал – если она подойдет чуть ближе, снимет
темные очки, скажет хоть слово, он уже ни за что не выстрелит. И тогда ему
конец. Его найдут везде, достанут из-под земли и убьют, не слушая оправданий.
Она сделала еще шаг, и он выстрелил.
Раздался тихий хлопок. Несколько ворон в панике сорвались с
забора.
В голове зазвучал мерзкий металлический визг, будто огромная
пружина, сжатая до предела глубоко внутри его, вдруг мгновенно распрямилась и
быстро, мелко задрожала.
По тому, как она упала, Бубенцов понял – в контрольном
выстреле не было необходимости, но Колдун велел сделать все, как полагается.
Одним прыжком подскочив к убитой. Бубенцов остолбенел.
Темные очки слетели и валялись рядом. Перед Бубенцовым
лежала совершенно незнакомая девушка, не старше двадцати пяти лет.
Она действительно была похожа на Лену Полянскую, но только
издали.
Быстро оглядевшись, он втащил убитую в обломок бетонной
трубы, на котором только что сидел. Ноги девушки, обутые в короткие замшевые
сапожки, слегка подогнул, чтобы не было видно, и прислонил к одному концу трубы
большой кусок фанеры, валявшийся поблизости. Другой конец он прикрыл короткой
неотесанной доской, всадил занозу в левую ладонь, машинально выругался.
Доска упала, он не стал ее поправлять. Автоматически
подумал, что сойдет и так, а время дорого. Так же автоматически он сообразил,
что разумней войти в подъезд на Шмитовском не через двор, а со стороны
переулка.
Все это он проделывал и соображал, ничего уже не чувствуя,
как заведенная машина.
Переулок был пуст, и Бубенцова никто не заметил.
* * *
Полежав в постели еще немного, Лена поняла, что уже не
уснет, и отправилась в ванную.
«Как раз сейчас мне только Бубенцова и не хватало!» –
усмехнулась она про себя, намыливая голову шампунем.
В прихожей послышался лай Пини. Пес лаял редко, только когда
перекликался с какой-нибудь соседской собакой.
Бубенцов впервые применил набор отмычек, которым снабдил его
Колдун в придачу к пистолету и глушителю. Нехитрый замок открылся сразу.
Бесшумно войдя в квартиру, он не запер за собой дверь, а лишь прикрыл, поставив
замок на предохранитель, чтобы потом не терять драгоценных минут.
