– Вы что, хотите заняться благотворительностью? – усмехнулся
Савченко. Идемте, горячее остынет, жена огорчится.
– Погодите, Константин Сергеевич, не волнуйтесь, – мягкие
холодные пальцы Зотовой прикоснулись к руке капитана, – я старая, усталая
женщина, и мне совсем не хочется впутываться в какую-нибудь авантюру. Наши
научные исследования совершенно законны. И вас я слишком уважаю, чтобы
предложить вам что-то скользкое. Поверьте, я считаю вас умнейшим человеком в
нашем городе и потому надеюсь, вы поймете меня правильно. Хочу вам сказать, что
наши препараты могут сделать настоящий переворот в медицине. Они будут спасать
и, в общем, уже спасают неизлечимых больных…
Скрепя сердце Савченко в конце концов согласился, хотя сам
не знал на что.
Но чем дольше он наблюдал за больницей, тем больше жалел о
своем согласии. Не нравилось ему все это: колючая проволока и осколки стекла,
натыканные поверху больничного забора, уголовные физиономии охранников,
шикарные иномарки, въезжающие во двор. Интуиция подсказывала: что-то не так с
маленькой лесногорской больницей, что-то в ней нечисто. Что-то не так и с самой
Зотовой, разъезжающей в новенькой «Тойоте» и купившей шикарную трехкомнатную
квартиру.
Как-то раз он поделился своими сомнениями с главным врачом
больницы, стареньким, всегда испуганным Яковом Соломоновичем Зыслиным.
– Ну что вы, Константин Сергеевич, – Зыслин даже замахал
своими сухонькими ручками, – на гинекологическом отделении вся больница
держится. Амалия Петровна – кормилица наша. Мы же бюджетники, зарплату платить
нечем. Врачи еще как-то держались на одном энтузиазме, но сестры, нянечки –
прямо стаями увольнялись. А теперь благодаря этим исследованиям у нас и деньги
появились, и оборудование новейшее. И потом, когда это только началось, меня
лично посетил один очень крупный чиновник из Минздрава…
Но заверения Зыслина капитана не очень успокоили.
Между тем ежемесячные два миллиона с похвальным постоянством
поступали на банковский счет отделения милиции.
Два года все было спокойно. Когда капитан встречался с
Зотовой на улице, она приветливо здоровалась, улыбалась, подробно расспрашивала
о здоровье Машеньки и маленького Ванюши. Никаких других разговоров с Савченко
не вела.
И вот поступило заявление…
* * *
Амалия Петровна открыла ему дверь, и Савченко впервые
переступил порог ее квартиры. Все здесь сверкало чистотой и достатком. Сверкала
и сама хозяйка высокая, подтянутая, ухоженная. Савченко заметил, что она в свои
шестьдесят выглядит моложе его сорокапятилетней жены.
«Надо же, – подумал он, – как ей это удается? Ведь старая
уже баба, а посмотреть, так Оля моя рядом с ней – почти старушка. Наверное,
потому, что детей нет, живет для себя…»
– Проходите, Константин Сергеевич, рада вас видеть. –
Улыбаясь фарфоровым ртом, Зотова провела его в комнату, усадила в глубокое
кожаное кресло. Савченко хотел было снять ботинки, чтобы не испачкать пушистый
светлый ковер, но хозяйка остановила его:
– Не стоит беспокоиться. Расслабьтесь, отдыхайте. Я сейчас
кофейку сварю.
Через несколько минут Зотова поставила на журнальный столик
поднос с серебряной джезвой, двумя тонкими фарфоровыми чашечками и вазочкой
печенья. Налив кофе, она подвинула Савченко запечатанную пачку сигарет «Кэмел»
и пепельницу.
– Ну, Константин Сергеевич, что случилось? Капитан достал из
кармана кителя сложенные вчетверо странички заявления и молча протянул Зотовой.
Пока она читала, капитан курил и внимательно следил за ее
лицом. На этом холеном, искусно подкрашенном лице не дрогнул ни один мускул.
Прочитав, она аккуратно сложила листочки и отдала Савченко.
– Значит, двадцать шестая, а не двадцать четвертая, –
задумчиво произнесла она и покачала головой, – вот старый плут!
Савченко удивленно поднял брови:
– Простите, не понял. Кто старый плут?
– А? Нет, это не важно. Так, мысли вслух… Секундочку, я
возьму свои сигареты. Эти для меня слишком крепкие.
Она быстро встала, открыла откидную крышку зеркального бара
и достала пачку тоненьких сигарет «Вог», уселась в кресло, закурила.
– Однако много я стала курить в последнее время, надо
сдерживаться Впрочем, это тоже не важно. И что же вы, Константин Сергеевич,
собираетесь предпринять?
Ледяные бледно-голубые глаза впились в лицо капитана,
куда-то в подбородок. Савченко показалось, что сейчас от этого взгляда на коже
появятся ровные кровоточащие порезы, как от бритвенного лезвия.
– Я бы сначала вас хотел послушать, Амалия Петровна, –
отхлебнув кофе, сказал он.
– Ну-у, что меня слушать? Вы-власть, вам и решать. На мой
взгляд, писала явно больная женщина, психически больная, вы понимаете меня.
Знаете, иногда на женщин, даже вполне здоровых, беременность действует странным
образом. Уж я-то знаю. В организме происходит настоящая гормональная буря,
психика может резко измениться. Впрочем, не буду утомлять вас медицинскими
подробностями.
– А вот дежуривший ночью младший лейтенант утверждает, что
женщина была вполне нормальная.
– Ну, младший лейтенант – не медик. Как, кстати, его
фамилия?
Сам не зная почему, Савченко фамилии не назвал.
– Он ведь ночь отдежурил, – продолжала Зотова, – устал.
Заявление-то небось и зарегистрировать не успел?
– Почему? Успел. В том-то и дело, что успел. И теперь,
понимаете ли, я обязан отреагировать в течение трех дней, поставить заявителя в
известность о принятом решении.
– Какие варианты решений?
– По закону их два: первое – о возбуждении уголовного дела,
второе – об отказе в возбуждении уголовного дела.
– Ну и отлично. Пусть это будет отказ. Ведь на кого же
заводить уголовное дело? Не на кого! Отпишите ей, как положено, на бланке, вот
и все. В чем проблема?
– Прежде чем отписать на бланке, как вы говорите, я должен
знать, что произошло на самом деле, что вообще происходит в вашей больнице.
– В больнице? А при чем здесь наша больница? Откуда вы
знаете, что эта сумасшедшая сбежала именно из нашей больницы? Может, она из
Лыткина, из психиатрической? И, кстати, где эта женщина сейчас?
– Лыткинская психушка здесь ни при чем. Лыткино от нас в
двадцати километрах. Нет, Амалия Петровна, она сбежала от вас, из вашего
отделения.
– Вы не ответили, где она сейчас, – ласково напомнила
Зотова.
