— Привет, — вполголоса проговорил Роман. — Ты далеко живешь? Тебя проводить?
Девочка подняла голову и очень серьезно посмотрела на него, потом начала отвечать четко и последовательно:
— Здравствуйте. Я живу далеко. Меня не нужно провожать, за мной папа приехал, он ждет внизу в машине.
Она натянула белоснежный пуховик с капюшоном и выскользнула за дверь.
— Забавная девочка, — заметил Роман. — Почему она так странно разговаривает? Как робот, а не живой человек.
Элеонора тихонько рассмеялась.
— Это она после урока еще не перестроилась. Я заставляю ее говорить полными фразами, а не обрывками, как обычно бывает в разговорной речи. А что, ты в самом деле решил, что ее нужно проводить?
— Ну да. Поздно ведь. А она маленькая совсем.
— Она не такая уж маленькая, ей пятнадцать, просто росточком невелика. Ты же знаешь, теперь детей стараются даже днем одних не отпускать.
Она прислушалась к доносящимся из комнаты голосам.
— С кем там у Назара опять совещание?
— Какой-то Дик, — пояснил Роман и добавил: — Который с акцентом говорит. Я уже собрался уходить, но дядя Назар попросил подождать, пока он закончит.
— А-а, Дик… Ну понятно. Это может быть надолго. Вообще-то история и в самом деле любопытная. Назар тебе не рассказывал?
— Нет, мы все больше о своем, о разыскном болтали, нового начальника обсуждали.
— Тогда пойдем на кухню, я выпью чайку и расскажу. Все равно тебе нужно ждать, раз Назар просил.
Жену Бычкова Роман знал очень давно, с тех самых пор, когда еще будучи слушателем Университета МВД регулярно приезжал домой к своему преподавателю и всегда удивлялся редко встречающемуся умению Элеоноры изложить длинный текст или пересказать суть сложной истории в двух-трех фразах. «У меня с юности сформирован и отточен навык реферирования, — со смехом объясняла она. — Я еще в школе этим подрабатывала». Элеоноре Лозинцевой хватило пяти минут, чтобы заварить чай и поведать о странной затее Ричарда Уайли, к осуществлению которой привлечен и ее муж.
— Знаешь, Рома, в этой истории есть какая-то волшебная притягательность, — задумчиво проговорила она в заключение. — Все до единого, кто о ней слышит, говорят, что это полный идиотизм. И при этом ни один человек в итоге не отказался помочь.
— Может, дело не в истории и не в проекте, а в самом Уайли? — предположил Роман. — Ну, обаяние там, харизма какая-нибудь, еще что-то в этом роде…
— Да нет, не похоже. Я же с ним общалась, он самый обычный мужчина на восьмом десятке, никакого особого обаяния в нем нет, умения уговаривать и убеждать тоже не наблюдается. Просто старый одинокий чудаковатый переводчик, ничего особенного.
— Это кто тут старый? — раздался голос Бычкова. — Я, что ли?
— И ты тоже, — усмехнулась Элеонора. — И я за компанию. Давай отпускай Рому, он торопится, ему ехать надо, а ты совещание затеял. И не трать время, я Роме уже все объяснила.
— Пойдем, сынок, пойдем, — заторопился Бычков. — Ты одевайся, а я быстренько два слова тебе скажу.
Дзюба рванул в прихожую и начал торопливо натягивать куртку и засовывать ноги в тяжелые ботинки на толстой подошве.
Конечно, в два слова Назар Захарович не уложился, до супруги ему в этом искусстве далеко. Но все равно Роману Дзюбе было о чем крепко подумать по дороге домой. Да, затея более чем странная, чтобы не сказать — дурацкая. Но Дуне это действительно может помочь.
* * *
«Ну ты и дура, — не уставала повторять Маринка. — Ну что за специальность ты себе выбрала? Этнохудожественное творчество! И кем ты будешь? Руководителем любительского творческого коллектива! И с такой работой ты собираешься устраивать свою жизнь? Для чего я тебя из нашей дыры сюда вытаскивала? Чтобы ты в колледже культуры училась? Ничего умнее не могла придумать?»
Первые несколько месяцев Наташа вступала в дискуссию, пыталась что-то объяснить подруге, вместе с которой снимала комнату у хозяев, потом перестала отвечать, замолкала и уходила в свой угол. Садилась на диван, вставляла наушники и отгораживалась. Слушала лекции в интернете, смотрела кино, читала обсуждения на форумах, иногда, очень осторожно, пыталась принять участие в дискуссиях, но быстро отступалась, сознавая, что многого не понимает и должными познаниями не обладает. Слушала любимые песни или просто думала.
Квартира была двухкомнатная, жильцов — пятеро. В большой комнате обосновались три женщины, работающие в кулинарном цехе самого большого в городе супермаркета, веселые, горластые, шумные, любительницы выпить вина и громко похохотать над анекдотами из интернета, но зато маниакально аккуратные, все места общего пользования мыли сами и ежедневно, а когда Маринка и Наташа заикнулись насчет очередности, мол, так будет справедливо, женщины ответили:
— Не парьтесь, девчонки, вам учиться надо и женихов искать, вот и занимайтесь делом. Мы-то своих мужиков приладили в ремонтную бригаду на выезде, а сами — сюда, тоже денежки зарабатывать. То есть главное дело своей жизни мы спроворили, мужей нашли и к работе приставили, теперь ваша очередь, а мы будем вам условия создавать. Вот и будет справедливо.
Девушек это более чем устраивало: кому охота в двадцать лет мыть полы и драить раковины и унитазы? А то, что по вечерам, а порой и по ночам за стеной веселье, так вполне можно перетерпеть. Маринка — та вообще до глубокой ночи тусуется со своей компанией или проводит время с кавалерами, которых у нее множество, а Наташу шум не беспокоит, ее спасение — наушники и песни.
Она всегда была странной. С самого детства. «Дикая ты у меня, — вздыхала мать, — тебе бы пообтесаться, а то ведь никто с тобой дружить не станет». А отец сокрушался: «Нет у тебя в голове того места, которым понимают. Ну ты посмотри, как все живут. Неужели непонятно, по каким правилам все устроено?»
Наташе было непонятно. Вернее, она понимала, что есть правила, и все устроено в жизни именно по этим правилам, но они ей не нравились. Ну вот просто категорически. Она не понимала, зачем эти правила придумали и почему нужно обязательно жить по ним, а не как-то иначе. Разве эти правила делали жизнь интереснее? Легче? Отец неплохо зарабатывал, конечно, не по столичным меркам, но в их поселке считался тем, что принято называть средним классом, из рейсов привозил хорошие модные вещи, которые мать с радостью носила, а Наташа равнодушно откладывала в сторону и надевала только после настоятельных требований родителей, дескать, что о нас люди подумают, скажут, что у нас ребенок черт знает как одет.
Когда все девчонки в классе начинали обсуждать какую-нибудь модную книгу, фильм или песню, Наташе становилось скучно. Она честно пробовала это прочитать, посмотреть или послушать и бросала, не дойдя даже до середины. Ей не нравилось. Она любила книги. И кино любила. И песни тоже. Но — другие. Совсем другие. И никому не могла объяснить, почему любит их и почему не любит то, что любят все ее ровесники. Не могла не потому, что не хотела или пыталась что-то скрыть. Она просто сама не понимала.
