— Ну что, Дик, завтра первая апробация твоей задумки? — сказал Назар, когда мы поднялись ко мне и уселись в гостиной в низкие неудобные кресла с круглыми спинками и жесткими сиденьями.
Между креслами стоял полированный журнальный столик на тонких, суживающихся книзу ножках. Юра сразу предупредил, что для сохранения товарного вида блестящей столешницы на нее нельзя ставить ни горячее, ни мокрое, поэтому, если мне захочется выпить чаю в гостиной, придется подкладывать тканевую салфетку.
— Но это, конечно, в том случае, если вы хотите, чтобы было красиво, — добавил он, усмехаясь. — В обычной жизни в те годы большинство людей салфетками не пользовались, поэтому либо подкладывали какой-нибудь журнал, газетку, а то и книгу, либо такие столики довольно быстро покрывались белесыми кругами от блюдечек, чашек, тарелок и рюмок. Некоторые, правда, накрывали столик скатертью или клеенкой, но это уж было совсем не комильфо. Самый шик был — импортные салфетки-подкладки из деревянной щепы или пластмассовых палочек, но их еще достать надо было. Просто так не пойдешь и не купишь.
Тканевыми салфетками Юра меня обеспечил, но они смотрелись на столике настолько чужеродными, что каждый раз после чая или кофе я их убирал, чтобы не раздражали глаз. Сейчас я выложил на столик толстую тетрадь в кожаной обложке: в эту тетрадь я заносил все важное, что говорилось на совещаниях. Завтра здесь, на этих страницах, появятся первые записи, имеющие самое непосредственное отношение к сути проекта. Я человек немолодой, даже, можно сказать, старый, и меня мало что может сильно взволновать. Но теперь я чувствовал нечто похожее на волнение. Что-то такое, что отдаленно напоминало мне об ожидании свидания с девушкой лет пятьдесят-шестьдесят назад. Господи, как долго я живу!
— Завтрашний день многое прояснит, — ответил я Назару. — Нужно быть очень внимательным, чтобы ничего не упустить и заметить все мои недочеты. Тогда за три-четыре недели можно будет внести коррективы в план основного мероприятия.
— А со вторым заданием ты определился? Сегодня днем ты еще не мог выбрать между общественным туалетом и неудачным свиданием. Выбрал наконец?
— Нет, — признался я и почувствовал себя школьником, не выучившим урок.
— Тогда бросаем монетку.
Назар полез в карман и вытащил десятирублевую монету.
— Орел — туалет, решка — свидание. Держи, сам бросишь.
Я послушно взял монетку, подбросил, поймал, разжал кулак и протянул раскрытую ладонь.
— Орел, — констатировал Назар. — Значит, пусть ищут туалет. Кстати, я с Виленом обсудил оба варианта, и он посоветовал разделить мальчиков и девочек.
— Зачем?
— Чтобы они не могли услышать, что по этому поводу думает противоположный пол, и не подстраивали свои ответы под информацию, которую они в реальной жизни наверняка не получили бы.
Я задумался. Что ж, в этом было здравое зерно. Молодец, Вилен! И молодец Вера Максимова, порекомендовавшая квалифицированного психолога.
— В целом результаты первого дня обнадеживают, — продолжал рассуждать Назар. — Из девяти человек явным образом накосячили только двое, Марина и Елена. Все остальные хотя бы сутки продержались. Если в течение вторых суток попадутся еще двое, то останется пятеро. Тебе на проект вполне хватит.
— А те двое, которые напились? Тебя не смущает?
— Абсолютно нет. Молодые люди, пьющие дешевое вино, это стандарт поведения в нашей стране в семидесятые годы. А вот те, кто не пил, считались чудаками или вообще придурками. Даже спортсменам поблажки не было, попробуй скажи, что у тебя режим, — засмеют. Наркотики — да, для молодежи в то время они были недоступны, а спиртное — литрами, хоть залейся. Так что если наш поэт Цветик и Оксана покажут себя завтра с хорошей стороны, то я бы советовал их оставить. Тем более твой родственник, как я понял, сильно этим делом увлекался. Я думаю, нетрезвый мозг и измененное алкоголем состояние могут оказаться тебе полезными.
Я не мог не согласиться. Действительно, старший сын Зинаиды Лагутиной, Владимир, с трудом окончил институт, работал на какой-то мелкой и незначительной должности, много пил и умер в 26 лет от кардиологического заболевания. Разумеется, в первоначальной версии записок, прошедших цензуру, о пьянстве Владимира сказано не было, а вот в американской версии, более поздней, Зинаида об этом упомянула.
— Ты сам-то как себя чувствуешь? — заботливо спросил Назар.
— Нормально.
— Таблетку принимать будешь?
— А куда деваться? — Я горестно вздохнул. — Я должен продержаться еще двое суток. Потом можно будет сделать перерыв до основной сессии.
— А потом опять целый месяц принимать препарат ежедневно?
— Придется.
Назар сочувственно покачал головой.
— Опасно ведь, Дик.
— Сам знаю. Но рисковать не могу.
— Ой, можно подумать, что, принимая эти таблетки, ты не рискуешь!
— Ну, там последствия отдаленные, они наступят еще не завтра и даже не послезавтра. А мигрень может в любой момент выпрыгнуть из-за угла и испортить весь проект. Знаешь, Назар, если у меня все получится, если проект даст нужный мне результат, который позволит заткнуть все дыры, и я напишу исследование и получу премию Уайли — Купера, то черт с ними, с последствиями, пусть они наступают. Если успеют, конечно, — улыбнулся я. — А то я ведь могу и не дожить до них. Но если доживу, если они действительно наступят, то я прошу тебя: сделай так, чтобы об этом все узнали. Последствия подтвердят мою правоту, а также порочность работы моего дальнего родственника Энтони. Если я умру обезумевшим старцем с разрушенной личностью, это должно послужить хорошим уроком и неопровержимым доказательством.
— Еще не факт, что я сам до этого доживу, — рассмеялся Назар. — Но мы с тобой потом обсудим организационные моменты, подумаем, как обеспечить выполнение твоей воли. А сейчас давай-ка расходиться, нам завтра нужны наши мозги отдохнувшими и в рабочем состоянии.
Назар ушел к себе, а я выпил таблетку и собрался ложиться в постель. Уже открыв дверь в спальню, не совладал с соблазном и отправился в кабинет, где на столе громоздились папки с распечатками набранных на компьютере рукописей, написанных на русском языке, и их переводов на английский. На одних папках красовалась надпись «Ульяна Кречетова», на других — «Зинаида Лагутина, СССР», на третьих — «Зинаида Лагутина, США», были и папки «Ульяна Лагутина». Но меня интересовала всего одна папка, самая тонкая — та, которую я получил благодаря неописуемой любви Зинаиды к деньгам.
Ее сын Владимир в ведении записей для проекта Уайли — Купера не участвовал никогда. Ему это было неинтересно. Он умер в 1981 году, и все его тетради оказались на антресоли: читать их никто не собирался, а выбросить — рука не поднялась. Ну что интересного может быть в тетрадях молодого пьющего клерка из МИДа? Наверняка какие-нибудь конспекты лекций и научных работ, сделанные еще во времена студенчества, или выписки из сборника законов и учебников по международному праву, или переводы писем, статей, запросов, протоколов… Одним словом, ничего важного и нужного.
