Перед отъездом в США, само собой, разобрали все вещи в квартире, наткнулись на тетради, Зинаида пробежала пару страниц и поняла, что этот материал вполне можно выдать за те самые записи, которые оплачиваются деньгами Уайли — Купера. Разбираться никто не будет, в конторе Берлингтонов сразу сделают копии и отдадут кому-нибудь сначала для ввода текста в компьютер, чтобы не пришлось разбираться в чужих почерках, а потом на перевод, а оригиналы, как положено, спрячут в банковский сейф. Полученные переводы тоже никто читать не будет до тех пор, пока не найдутся желающие написать обобщающее исследование, а случится это еще очень не скоро. Зато деньги поступят сразу. И их можно будет использовать для себя, дочери и внука.
Все произошло именно так, как представляла себе Зинаида. Тетради приняли, деньги начислили. И тут нарисовался я, сумасшедший переводчик, страдающий мигренями…
Тетради Владимира Лагутина я изучил самым тщательным образом. Их было всего три. Две имели на титульном листе заголовок «Записки молодого учителя» и обозначения «1» и «2», иначе говоря — первый и второй тома. На третьей было написано «Роман-перенос». Из прочитанного мною вырисовывался облик молодого человека, который мечтал стать учителем литературы в школе, но вынужден был получить совсем другое образование и заниматься скучной и не интересной ему работой. Мысли и чувства, запечатленные в этих тетрадях, как-то не вязались с тем образом сына-отличника, который был прописан Зинаидой Лагутиной в ее записях. Более того, Зинаида сама, уже переехав в США, признавалась, что многое либо исказила, либо утаила, поскольку ее письма подвергались перлюстрированию и цензурированию в компетентных органах, и написала после эмиграции довольно много дополнений к своим предыдущим текстам.
Первым, на что я обратил внимание, было получение Владимиром Лагутиным высшего образования. По дневникам Зинаиды выходило, что мальчик был нацелен на учебу в институте международных отношений, легко поступил и с удовольствием учился, а на работу в посольстве за границей не попал исключительно потому, что не успел вовремя жениться, слишком уж высокие требования предъявлял он к кандидатуре будущей супруги. Из «Записок молодого учителя» следовало, однако, что Владимир мечтал о совсем другой профессии и становиться дипломатом не хотел ни одного дня. Кому же верить? Без всяких дополнительных разъяснений мне было сразу понятно, что моя троюродная сестра Зинаида Лагутина соткана из лжи и пропитана ею от кончиков волос до пальцев на ногах, но можно ли безоговорочно верить ее сыну? И тут же возникал еще один вопрос, не менее, а возможно, и более важный: если Зинаида и Николай Лагутины считали необходимым для своих детей получить такое образование, которое позволит им выезжать за границу в капстраны, то как же получилось, что Владимир такое образование получил, а Ульяна — нет? Ульяна-то окончила текстильный институт, хотя в дневниках Зинаиды я читал о том, что девочка выбирает из трех языковых вузов. Что произошло? Почему она передумала? Почему Ульяне родители позволили получить профессию по ее собственному выбору, а Владимиру сделать то же самое запретили? Или он сам передумал становиться учителем? Но почему? Чем мотивировал свое решение? Эти вопросы были очень важны для исследования, задуманного Джонатаном Уайли, и освещение их, причем самое подробное, являлось одним из основополагающих условий. Ни Зинаида, ни Владимир об этом не написали. И этот пробел в информации очень меня беспокоил.
В «Записках» Владимир рассуждал о том, как преподавал бы литературу школьникам, какие вопросы обсуждал бы со старшеклассниками, на что предлагал бы обратить внимание, чтобы подростки, начитавшись «правильных» советских учебников, не прошли мимо важного, нужного и полезного. Я рассудил, что те вопросы, которые он хотел бы поставить перед своими учениками, были интересны и важны для него самого. Мы ведь обращаем мало внимания на то, что нас не задевает и не заставляет думать или переживать, и очень быстро забываем об этом. Стало быть, если проанализировать те моменты, на которые Владимир Лагутин обратил внимание, можно попытаться кое-что понять о его характере и менталитете и вообще о его жизни. Мне пришло в голову, что можно попросить молодых людей из семей русских эмигрантов прочесть те произведения, о которых писал Владимир, и поделиться со мной своими впечатлениями: я надеялся найти тех читателей, которых заинтересуют те же нюансы, эмоции, персонажи, коллизии. Тогда можно было бы предположить, что структура их личности более или менее похожа на личность Владимира Лагутина. Но ничего не вышло. Эти молодые люди выросли в США, реалий жизни в СССР в семидесятые годы не знали, и то, что так зацепило моего родственника, прошло полностью мимо их внимания.
Тогда я обратился к эмигрантам старшего поколения, жившим в нужный мне период в советской стране. Но и тут меня ждала неудача: рассуждения этих людей, их восприятие текстов стояли на крепком фундаменте жизненного опыта, которого Владимир на момент составления своих записок был лишен.
Вот так и появилась моя безумная идея собрать молодых людей, живущих в России, и поместить их в обстановку, хотя бы немного приближенную к жизни в период «расцвета застоя». Не знаю, что из нее выйдет. Вполне возможно, что и вовсе ничего.
Самым первым в «Записках» шел роман Горького «Дело Артамоновых». С него я и решил начать, предложив для прочтения на отборочном туре.
Конец первого тома
