Сам святитель рассказывает о происшедшем в одном из писем и соотносит этот случай с пробуждением в нем умно-сердечной молитвы. Одним из послушаний Дмитрия было носить муку. Когда он в очередной раз пришел с пустым мешком к келарю, тот, против обыкновения, наполнил его почти до краев. Поднять этот мешок было невозможно. Однако келарь продолжал насыпать муку в мешок. И тогда Дмитрий схватился зубами за край мешка. Взмолившись Господу, он еще шире раскрыл стянутое тесьмой отверстие. Его будто осенил изнутри свет. Он почувствовал необыкновенный прилив сил, тишину и спокойствие в сердце. Келарь насыпал муки по самый край, но Дмитрий смог отнести мешок и не просыпать муку. После этого случая он стал различать голос сердца и приобрел непрестанную молитву.
Святой Александр Свирский. Икона XVI в.
Второй случай произошел, когда Дмитрий был келейником у старца Леонида. Зимой старец приехал к одному человеку в гости. Тот, ожидая приезда старца, захлопотал, ставя самовар и готовя угощение, соображая, что старец приедет не один. Когда гость вошел, хозяин попросил его пригласить к чаю и его спутника, возницу. Старец согласился и позволил вознице войти. Возница оказался высоким, прекрасной наружности, молодым человеком, с манерами дворянина. Вошедший смиренно остановился у порога. «А что, перезяб, дворянчик?» — обратился к нему старец. Затем спросил хозяина: «Знаешь ли, кто это? Это Брянчанинов». Хозяин был простым человеком, привыкшим уважать дворянское звание. Он низко поклонился вознице. Однако это был и пророческий поклон: вряд ли смиренный хозяин думал, что молодой возница из дворян станет владыкой. Дмитрий принял постриг с именем Игнатий, напоминавшем о древнем мученике Игнатии-Богоносце, носившем Христа в своем сердце до самой мученической кончины.
В биографии святители Игнатия есть один довольно любопытный и необычный момент. Он ведет дело о защите крестьян помещика Страхова. Это жуткое дело длилось более двух лет. Во время его ведения будущий святитель, а тогда архимандрит Игнатий, проявляет и смелость, вступая в конфликт с институтом чиновников, и недюжинное знание юридической науки. Во время и после вмешательства Брянчанинова в дело Страхова за ним был снова, как и в юности, установлен надзор. Архимандрит Игнатий, не потеряв своего высокого положения, все же попал в категорию неблагонадежных. Беспокойство от властей он испытывал до самой своей кончины. А дело помещика Страхова было из ряда вон выходящим.
Прецедент был в том, что Страхов растлил двух сестер, из дворовых девушек. Страхов чувствовал себя полным хозяином своей земли и людей, живших на ней. В зверином желании самоутверждения помещик насиловал девушек после принятия ими Святых Тайн Великим постом. Многих крестьян из соседних деревень продавали за долги Страхову. Это внушало ужас. Священник местного храма Ивановский и некоторые из крестьян составили прошение, в котором просили защиты. Но прошения крестьян, обвиняющие помещиков, не рассматривались в принципе. Ввиду неспокойной обстановки в губернии дело было квалифицированно как государственное преступление. Священник был задержан с полицией, посажен в холодную комнату и лишен пищи. Вскоре он заболел и проболел недели три. Затем его лишили прихода и посадили на три месяца в острог. Семья, без средств к существованию, вынуждена была скитаться. Пятеро ходоков из сел Ярцево и Денисово, несшие челобитную, были арестованы и умерли в заточении. Считалось, что все они являются зачинщиками бунта.
Будущий святитель, а тогда архимандрит Игнатий, был назначен в третью комиссию, так как дело еще не было решено. Он выступил как опытный следователь, защищая крестьян и духовных лиц. Эта позиция вызвала сильное недовольство чиновничества. Только вмешательство великой княгини сохранило архимандрита от больших неприятностей, а также позволило спасти жизни арестованных. Те, кто выжил, были укрыты в монастырях. Дело было закрыто как лишенное юридического достоинства и признано незаконным. В этом немалая заслуга и самого архимандрита Игнатия. Он смог, не гнушаясь суетой общественных отношений, встать на защиту обездоленных и униженных. В XIX столетии Православная Церковь в России, а особенно ее верхи, были целиком под влиянием светской власти. И нужна была душа, способная на подвиг, чтобы преодолеть это влияние.
8. Благословенная Оптина
Середина XIX столетия ознаменована для Российской империи одним из самых острых переживаний во всей ее истории. Это поражение в Крымской войне (1855 г.). После Крымской войны начался новый период в истории России, а именно — упадок монархической идеи. Однако именно в этот период жизнь духовная расцветает с новой силой. Связан этот расцвет во многом с возобновлением древних монашеских традиций, особенно в Свято-Введенской Оптиной пустыни. Более полувека, отчасти и после Октябрьской революции, Оптина пустынь была оазисом, где жили святые. Любопытны не только жития известных оптинских старцев, но и жития обычных насельников обители. Ведь каждый проходил свойственный только ему подвиг, и каждого подвижника можно назвать святым. Как было и в «золотом веке» монашества. Оптина для России была «новым золотым веком». Это была лестница в небо, выстроенная святыми.
В XIX столетии Оптина пустынь казалась многим писателям идеальным источником мудрости и светлых чистых мыслей. Но отношение к искусству в церкви было все же неоднозначым. Оптина была любима и писателями, и художниками, и музыкантами. В ее стенах побывали Гоголь и Достоевский. Живописец Дмитрий Болотов принял монашество. Неоднократно бывал в Оптиной и граф Лев Толстой. В начале 20-х годов XX века в Оптиной, по меткому выражению старца Нектария, собралась целая «культурная колония». В нее входили довольно известные лица: художник Лев Бруни и поэтесса Надежда Павлович.
Современность отчасти повторяет тогдашний оптинский рисунок. Искусство, обладающее традицией и глубиной, стремится найти контакт с христианством. Искусство, не обладающее традицией и глубиной, безуспешно пытается существовать вне христианского мира. Современная «культурная колония» находится уже не в пределах одной обители, а рассеяна по всему миру. Художник в современном мире обречен на безысходное одиночество. Но понять и осознать это возможно только посредством приобщения к христианской культуре.
В «Книге Деяний» есть свидетельство о том, как тень апостола Петра исцеляла недуги. Люди доверяли Божественной благодатной силе, исходящей от апостола, настолько, что не просили уже ни молитв, ни прикосновений. Они укладывали тех, кто нуждался в исцелении, на пути Петра, с горячей верой в то, что даже тень его способна излечивать болезни. И больные выздоравливали.
Святой на Земле не только зеркало, но и тень Бога. Он как бы намечает Его очертания, ведь в нем зримо присутствует Божественная мощь. Изменяется все, что попадает в поле зрения святого — восполняется недостающее и раскрывается тайное. Ведь святость — это Божий дар. Но святость — и наука. Путь обучения святых и трудности их странствия скрыты от досужего взгляда. Святого сопровождает ощущение необыкновенной легкости. Но труды его часто перевешивают горы. Оптинский старец Нектарий так отвечал на вопрос о том, как ему удается «разгружать» людей. Поначалу на сердце наваливается как бы гора камней, так, что кажется жить дальше невозможно. Но затем приходит Божественная благодать, чтобы разметать эти камни, как гору сухих листьев. Некогда основатель старчества в Оптиной пустыни Лев был замечен разговаривающим с женщинами, пришедшими издалека за духовным советом. Его укорили, что он, монах, так свободно держится с «бабами». На что старец Лев с присущим ему юмором отвечал: «Пою Богу моему дондеже есмь» — «Пока есть я, славлю Бога моего».
