— Ну что? — Поднял на врача запавшие от хронического недосыпания глаза капитан 2-го ранга Дубивко.
— Острый аппендицит! Надо срочно резать!
— Надо, значит, надо, — кивнул командир. — Готовь кают-компанию под операционную!
Операция была проведена успешно, но, стремясь обеспечить при ее проведении минимальную качку, Дубивко распорядился сбросить ход до трех узлов, и теперь Б-36 сильно отстала от графика движения.
— Делать нечего. Всплываем в надводное положение! — распорядился командир, натягивая канадку. — Сейчас мало не покажется.
А наверху творилось нечто страшное. Океан кипел штормом. Огромные тридцатиметровые волны в каком-то неистовстве то подбрасывали подлодку, точно щепку, куда-то под небеса, то вдруг, наоборот, швыряли вниз в сумасшедшую круговерть взбесившегося океана. Крен субмарины достигал временами пятидесяти градусов. Все летало от борта к борту: люди и посуда, битые плафоны и банки регенерации. Неизвестно, молился ли кто из подводников, чтобы не сорвало с фундаментов дизели, но то, что каждый с замиранием сердца ждал, встанет ли лодка из очередного крена, это точно. Техника, к счастью, выдержала и этот страшный экзамен. Войдя в график движения, Дубивко немедленно увел свой корабль в глубину, и только здесь подводники смогли хоть немного перевести дух после пережитого.
И вот теперь акустик обнаружил прямо по курсу подводной лодки сразу три американских эсминца. Корабли, работая на всю мощь своими акустическими станциями, шли строем фронта, явно ища наши лодки. Взвесив все «за» и «против», многоопытный Дубивко тут же рассчитал маневр уклонения. Оглушенные работой собственных станций, американцы так и пронеслись мимо затаившейся подлодки. Первая встреча дала и первый опыт. Когда шумы эсминцев исчезли, командир вызвал старпома и замполита, поделился с ними своими первыми впечатлениями:
— Посмотрите, что происходит. Работу УЗПС мы услышали здесь гораздо раньше, чем шум винтов, а ведь обычно происходит как раз наоборот. Думаю, что это лишнее подтверждение того, что в здешних водах гидроакустика имеет колоссальную дальность. Это одновременно осложняет, но и облегчает нашу задачу. Судя по действиям, американцы еще толком не знают о нашем присутствии и ищут наобум. Поэтому сейчас наши козыри: бдительность и осторожность! Прошу вас это учесть в работе.
А вскоре и новое подтверждение необычной гидрологии. В центральном раздался взволнованный голос акустика:
— Товарищ командир! Слышу работу ГАС! Дистанция…
Названная акустиком дистанция была настолько огромной, что намного превышала максимальные пределы, заложенные в ТТД лодочной станции.
— Неплохо! — отреагировал Дубивко. — Уклоняемся!
Так, крадучись, Б-36 пробиралась все дальше и дальше, успешно минуя бесчисленные поисковые группы американцев. Трудно поверить, но советские подводники в блестящей импровизации настолько грамотно использовали местные природные условия, что обманули американцев, которые осваивали здешние воды в течение многих десятилетий.
В назначенное время подводная лодка прибыла в исходную точку форсирования пролива Кайкос, известного коварностью своих рифов. О занятии позиции, всплыв ночью, доложили в Москву. Где-то в черноте южной ночи дышали ароматом цитрусовых рощ Багамы. Главный штаб ВМФ дал радиограмму: «Форсировать пролив Кайкос под РДП». Погрузившись, оставив над волнами лишь длинный хобот всасывающего воздух «шнорхеля», Б-36 начала осторожно входить в оскаленный скалами зев пролива. Когда же она вновь подвсплыла на следующий сеанс связи, получили новую радиограмму: «Отойти от пролива и занять позицию радиусом 60 миль у входа в Кайкос в Ш… Д…» В кабинетах большой политики сейчас решали большие вопросы; стиснутым теснотой отсеков подводникам оставалось лишь гадать, что же происходит сейчас наверху и как решится их судьба.
Подобные указания о занятии определенных позиций получили и остальные лодки. Может показаться невероятным, но Главный штаб ВМФ, уже будучи осведомленным о том, что Б-130 Шумкова, с вышедшими из строя дизелями и окруженная со всех сторон американскими эсминцами, отходит на ост, без всяких эмоций нарезал ей боевую позицию у пролива Кайкос, сообщив об этом командирам трех остальных подлодок. Почему произошла эта нелепица, остается только догадываться… Однако эта халатность операторов ГШ вскоре едва не привела к самым трагическим последствиям…
Получив полагавшуюся ему информацию, командир Б-36 тотчас нанес позиции всех четырех лодок бригады в соответствии с переданными координатами на карту обстановки. При этом мифическая позиция Б-130 оказалась всего лишь в ста милях южнее позиции Б-36. Разумеется, что капитан 2-го ранга Дубивко, не зная, что же на самом деле случилось с лодкой Шумкова, пребывал в твердой уверенности, что с южных румбов его надежно прикрывает боевой товарищ.
Связь с Москвой все время была неустойчивой. Передача каждой радиограммы превращалась в сплошное мучение. При этом, регламентируя разную мелочовку, Главный штаб упорно молчал о главном — о военно-политическом положении вокруг Кубы. Правда, кое-какую информацию все же удавалось иногда выуживать из эфира радиоразведкой. Новости же были самые тревожные: на Кубе находятся наши ракеты с ядерными боеголовками, американцы готовят мощный десант на остров, на Флориде вовсю строят бараки для предполагаемых советских пленных, главком ВМФ СССР установил четырехчасовую готовность для всего флота, американцы сосредоточили вокруг Кубы все свои противолодочные силы.
К этому времени сильно ухудшились и условия обитания на лодке. Температура в отсеках достигала уже шестидесяти градусов. У аккумуляторных батарей были все шестьдесят пять. Вахтенные у механизмов через 15–20 минут теряли сознание, поэтому их меняли через каждую четверть часа. Из-за высокой температуры и влажности, когда тело не успевает выделять пот, на теле у людей обильно появлялись наполненные жидкостью пузыри, лопавшиеся даже при легком прикосновении, превращая тела в сплошные кровоточащие раны. Началось быстрое обезвоживание организма. Многие потеряли больше половины своего веса и теперь больше походили на живые скелеты, чем на тех здоровяков, какими уходили в поход. Корабельный врач капитан Буйневич пытался облегчить страдания людей, но много ли он мог сделать? Держались лишь на энтузиазме да на компотах, которые пили вместо завтрака, обеда и ужина. Однако несмотря на весь драматизм положения, ропота и истерик не было. Стиснув зубы, экипаж Б-36 делал свое дело, понимая, что, может быть, завтра от их опыта, выдержки и мужества будет зависеть судьба мира. Единственной просьбой, с которой иногда подводники обращались к своему командиру, была просьба хоть немного посидеть в концевых отсеках, где температура была на несколько градусов ниже, чем в центральных.
Сильно затрудняло скрытность нахождения на позиции и распоряжение ГШ ВМФ о незыблемых четырехчасовых сеансах связи. Столь частое всплытие на перископную глубину для связи при высокой прозрачности моря и то и дело появлявшихся самолетах ПЛО делало каждый такой сеанс настоящей пыткой для командира. Едва Б-36 успевала принять очередную ничего не значащую радиограмму, как на нее из облаков вываливался очередной «Нептун» или «Орион», забрасывая воду гидробуями и взрывными пакетами. Затем лодка долго и трудно отрывалась от назойливого соглядатая, но лишь для того, чтобы через какие-то четыре часа вновь явить себя супостату. Так проходил день, а ночью Дубивко в пять-шесть заходов, то всплывая, то погружаясь, заряжал аккумуляторные батареи, чтобы на следующий день начать все сначала.
