Не всегда единоверцы располагали таким солидным зданием. В середине XIX века дом при их храме был невелик, и с каждым годом это обстоятельство приносило все больше проблем. У Никольской церкви имелись свои благотворительные заведения, надо было где-то селить священников, да и доходы от дома хотелось бы получать. Поэтому единоверцы задумались о расширении своих владений и в конце концов осуществили замысел.
В новом доме, построенном в первые годы XX века, места хватило всем. Перед революцией здесь работали и богадельня для престарелых женщин, и женская гимназия вместе с реальным училищем единоверческого братства. Жили в доме и священники, и в их числе настоятель Никольской церкви в предреволюционные времена отец Симеон Шлеев, погибший в Уфе через несколько лет после революции, а в 2000 году причисленный к лику святых.
А про еще одного коллективного обитателя дома № 22-24 читатель может без труда узнать сам – подойдя лишь к этому зданию. На фасаде его висит небольшая мемориальная доска с текстом:
«В этом доме
в 1905-6 г. г.
помещался
ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЙ
СОЮЗ ПОВАРОВ
гор. С.-Петербурга
Лен. губ. отдел проф. союза раб. нарпит и общежитий СССР. 13/ХII 1925 г.»
Не будем комментировать жизнь профсоюза поваров, а про доску заметим: в 1920-е в Ленинграде появилось великое множество таких памятных надписей – в честь существовавших некогда профсоюзов кожевников, портных, трактирщиков, приказчиков, табачников, металлистов и так далее. И что удивительно, большинство этих досок сохранились доныне...
А советские годы пополнили летопись дома № 22-24 еще одной строкой, достойной упоминания. В 1920-е годы здесь проживал скромный маклер ленинградской Фондовой биржи Лев Наумович Рабинович. В историю он вошел благодаря последней, весьма печальной странице своей биографии. 17 февраля 1926 года Рабинович был арестован органами ОГПУ, затем его этапировали в Москву, где Коллегия ОГПУ приговорила маклера к высшей мере наказания.
В чем же была вина биржевого маклера? Волею судеб он оказался замешан в дела государственные. Читатель слышал, наверное, о «золотом червонце», введенном в оборот в 1920-е годы. Задачей червонца было выправить положение в советской экономике. Чтобы дело шло успешнее, в наркомате финансов создали Особый отдел, который в строжайшей тайне занимался валютными интервенциями: продавал золотую монету на рынке. К этой работе отдел привлекал очень немногочисленных проверенных биржевиков. В их числе оказался и Лев Рабинович.
А в 1926 году Особый отдел попал под огонь ОГПУ. Полагают, что причиной тому стала большая политика: недавний глава наркомфина Сокольников перешел в оппозицию к Сталину, а Особый отдел мог дать компромат на бывшего шефа.
Не дал. И поплатился за это. Начальника Особого отдела Льва Волина приговорили к расстрелу за превышение полномочий, использование служебного положения в личных целях и так далее. А ленинградского маклера Льва Рабиновича – за использование личных связей с работниками наркомата финансов и биржевиками.
Приговор привели в исполнение без отсрочки.
ДОМ № 24a
«ПРЕВОСХОДНОЕ ПРОИЗВЕДЕНИЕ ЗОДЧЕСТВА»?
Есть ли в петербургской архитектуре более странный храм, чем Никольская единоверческая церковь? Возведенная в пушкинское время Авраамом Мельниковым, она способна вызвать у непредвзятого зрителя недоумение. Лучшие произведения классицизма в основе своей ясны и просты: возьмем хотя бы широко раскинувшийся Главный штаб или монументальный Александринский театр. Оформление в них подчинено общей ясной идее. А здесь все наоборот: нагромождение объемов и колонн, лишенное чувства меры.
Впрочем, оговорю сразу: все это – личное мнение автора. А вот современники Мельникова относились к Никольской церкви с уважением. Еще храм был в проекте, а журналисты уже уверяли читателей: «Это превосходное произведение зодчества». Во время строительства восторги печатно изливал Василий Иванович Григорович, художественный критик и отец писателя: «Старообрядческая церковь, сооружаемая здесь в Петербурге по проекту Мельникова, есть одно из лучших произведений новейшей архитектуры в России и, смело скажу, не отколь не заимствованное. В сей церкви один только недостаток: она не из мрамора; если же и есть другие, то они ничтожны».
Может быть, современники и правы. Одно смущает в их похвалах: известно, что в те годы о новых постройках в столице писали только одобрительно, а чаще всего восторженно. Таковы были негласные цензурные правила. Какова же цена этим комплиментам?
Дом № 24а. Никольская единоверческая церковь в начале XX века
Но хватит об архитектуре. Так или иначе, Никольскую церковь построили в целом к 1827 году – и Пушкин, бывая у своей сестры в гостях, не мог не видеть этот храм.
Пять лет спустя, в 1832-м, появились и две часовни при церкви. Их возвели в память об избавлении города от холеры, грянувшей годом раньше. Та эпидемия, напомню, была крупнейшей в истории Петербурга: в день умирали до шестисот человек, а всего зарегистрировали 9448 больных, половина из которых умерли...
С момента своего освящения Никольская церковь стала одним из двух крупнейших единоверческих храмов столицы. Недостатка в прихожанах она не испытывала – хотя бы потому, что многие купцы-единоверцы жили и торговали неподалеку. Среди ревностных прихожан церкви был и князь Алексей Алексеевич Ухтомский, знаменитый физиолог, в будущем академик. Он входил также в совет созданного при церкви единоверческого братства и заведовал реальным училищем, работавшим под эгидой братства.
Дом № 24а
В судьбе Ухтомского вообще плотно переплелись наука и религия. Выпускник Духовной академии и Университета, он много занимался физиологией животных и участвовал в церковной общественной жизни. В 1920-е принял тайный монашеский постриг и был избран академиком АН СССР.
В те же 1920-е годы Ухтомский состоял старостой Никольской церкви, которая лишилась немалой части прихожан, но продолжала действовать. В ту пору посещала храм Анна Ахматова; на этот счет есть запись литератора Павла Лукницкого:
«1928. 28 апреля.
Гулял с А.А. По ее желанию отправились в единоверческую церковь (на Пушк. или Никол, ул.) чтоб послушать пение. На служба там уже кончилась, и мы пошли домой. Дорогой А.А. говорила о православии и сказала, что хочет переходить в единоверчество, хоть и нехорошо изменять чистому православию. Но очень уж оно изменило самому себе, а в единоверчестве – крепость и неизменность остались прежними».
