А в начале XX века Трусевич не только лечил пациентов, но и занимался археологией. Составил свод азбук и образцов кириллицы, был действительным членом Археологического института. И владел в столице несколькими домами. Один из них находился совсем неподалеку от Николаевской улицы – на Кузнечном переулке, 8. Вокруг этого дома осенью 1910 года грянул скандал: городская комиссия признала состояние его на редкость антисанитарным. Трубы находились в неисправном состоянии, лестницы и парадные были грязны, штукатурка с фасада грозила обвалиться... В итоге на Якова Ивановича был наложен штраф в размере 200 рублей. А пресса сообщила тогда петербуржцам, что «доктор медицины Трусевич побил рекорд антисанитарности».
Своеобразное дополнение к образу ученого!
Дом № 36-38, построенный с отступом от красной линии, не лишен архитектурного своеобразия: его строил в 1913 году известный зодчий Карл Валерианович Бальди. Отметим швейно-трикотажный мотив в биографии здания: перед революцией тут была мастерская дамских нарядов Императорского Человеколюбивого общества, а в 1930-е помещался галантерейно-пошивочный комбинат имени Клары Цеткин.
Есть интересные страницы и в предыстории дома. В середине XIX века на его месте стояли два небольших здания, одно из которых – двухэтажное с мезонином – принадлежало статскому советнику врачу Михаилу Марковичу Маргулиесу. Здесь помещалась и частная лечебница на несколько кроватей.
О докторе Маргулиесе вспоминал мемуарист, имевший удовольствие лечиться у него в детстве: «Это был обрусевший, крещеный еврей, толстенький, маленького роста, гладко-бритый, веселый человек, в золотых очках и всегда в синем фраке со светлыми пуговицами. Это был пожилой холостяк, но он очень любил детей, и когда приезжал нас лечить, всегда был с запасом леденцов».
Дом №36-38
Вот, кстати, чем пользовали детей в те времена: «Для понижения жара поили потогонным: малиной, бузиной, липовым цветом. Температура тела не измерялась. Как слабительное давался настой александрийского листа. Пиявки были в большом употреблении».
Большой доходный дом № 40 принадлежал с конца XIX века до самой революции купеческой семье Смуровых. Смуровы были широко известны в старом Петербурге. Крупные торговцы фруктами, колониальными товарами и кондитерскими изделиями, они стояли в одном ряду (и состояли в родстве) со знаменитыми Елисеевыми. Не случайно у Салтыкова-Щедрина упоминается «привоз свежих устриц к Елисееву и Смурову», и та же самая пара мелькает в мемуарах Александра Бенуа: один из его родичей, большой гурман, «сам ездил выбирать деликатесы к Смурову и к Елисееву, где он прислушивался к советам и рекомендациям преданных ему приказчиков».
Дом № 40
Дом № 42
К слову сказать, Смуровы занимались коммерцией с 1790-х годов, тогда как Елисеевы – только с 1810-х...
Почтенному семейству принадлежал в начале XX века и дом № 42. Он находился в руках купчихи 2-й гильдии Варвары Егоровны Балашовой, владевшей гончарно-изразцовым и глазуроваренным заводами. Дело Балашовых было основано позже смуровского, но тоже достаточно давно – в 1824 году. Много лет семья управляла производством кирпичей в Усть-Ижоре, а с началом XX столетия Балашовы занялись и производством изразцов: господствовавший в архитектуре стиль модерн обеспечивал постоянный спрос на такую продукцию.
Достоверно известно, что в начале XX столетия завод Варвары Балашовой был крупнейшим в столице по выпуску печных изразцов и поставлял продукцию в том числе к императорскому двору; документы о таких поставках сохранились в архивах.
ЧТОБ ПЛИТА БЫЛА КРАСНА
Между домами № 42 и № 44 находится участок, на котором в советские довоенные годы находился дровяной склад – единственная тогда на всей улице Марата торговля дровами.
До революции таких дровяных складов существовало больше – и на Николаевской улице, и во всем городе. Оно и понятно, ведь отопление в петербургских домах было дровяное, без дров зиму было не пережить, да и пищу не приготовить.
Нина Берберова вспоминала объявления в газетах, по которым в самом начале XX века ее учили читать: «Господа рекомендуют повара», «Сдается квартира с дровами». Квартира с дровами стоила дороже, чем без дров, но зато жилец мог не беспокоиться об отоплении: дрова ему доставлял в квартиру дворник. Вот как писал об этом военный министр Редигер: «Я нанимал квартиру с дровами, и положенных мне тридцати пяти саженей дров мне всегда хватало, невзирая на всевозможные ухищрения дворников; лишь изредка, когда мы засиживались в городе до июня, приходилось прикупать какую-либо сажень».
Впрочем, если съемщик надумал снять квартиру без дров, это не приносило хозяевам больших проблем. В конце концов, дровяной бизнес был хорошо налаженной отраслью столичной экономики.
А вот после революции все изменилось. В городе разразился топливный кризис, дрова стали цениться на вес золота. Желчная запись Зинаиды Гиппиус, год 1919: «Деревянные дома приказано снести на дрова. О, разрушать живо, разрушать мастера. Разломают и растаскают.
Таскают и торцы. Сегодня сама видела, как мальчишка с невинным видом разбирал мостовую...
<...>
Барышни Р-ские, над нами, во тьме занимаются тем, что распиливают на дрова свои шкафы и столы».
В 1920-е ситуация была уже не такой напряженной, но дрова по-прежнему ценились высоко. В «Голубой книге» Михаила Зощенко есть смешной рассказ «Поимка вора оригинальным способом» – о том, как жильцы разыскивали злоумышленника, таскавшего со двора их дрова. Отчаявшись, трое умельцев подложили в одно из поленьев взрывчатку – и на квартире у какого-то жильца наконец рвануло...
Этот эпизод вполне реалистичен! Рассказ Зощенко увидел свет в журнале «Смехач», а за девять месяцев до того в Ленинграде случилось происшествие, о котором рассказала «Красная газета» в своем вечернем выпуске:
«13 рабочих семей в д. № 15 по Симбирской ул. сильно страдали от неуловимого вора, таскавшего дрова, сложенные во дворе за неимением сараев. Устанавливали ночные дежурства, караулили, высматривали – ничего не помогало. Тогда один из рабочих по фамилии Разумов и инвалид труда Богданов врезали в лучшие поленья две медных трубки с порохом и положили поленья на видном месте. Результат не замедлил сказаться: в квартире некоего К.А. Алексеева, живущего в этом же доме, раздались один за другим два взрыва, от которых разнесло железную печку, а Алексееву, раздувавшему ворованные дрова, опалило все лицо».
Так что материалом для Зощенко послужила реальная история. Он лишь придал ей литературный блеск, изменил фамилии героев и дополнил своей концовкой...
