А теперь займемся несложными подсчетами. Остаток 1941 года с момента начала блокады до 31 декабря – это ровным счетом 115 дней. Годы 1942-й и 1943-й, оба не високосные, учитываем целиком: 730 дней. В 1944 году блокадных дней было только 27. Осталось просуммировать: 115 + 730 + 27 = 872.
Еще раз прописью: восемьсот семьдесят два, с учетом первого и последнего блокадных дней. И ни днем больше.
Вот такой подсчет. Это значит, что общеизвестное число «900» больше реальной ленинградской блокады на целых 28 дней – считай, на месяц. Не самый удачный подарок людям, спасшим свой город от вражеского нашествия.
Отчего же некруглое число «872» уступило место круглому «900»?
Логика решения, думается, ясна из самого вопроса. Это логика пропагандиста, которому легче и эффектнее оперировать круглыми числами. Запомнить «900» куда проще, чем «872», да и звучит такое число внушительней.
Кому пришло в голову такое решение? А вот на этот вопрос ответить сложнее: документальных свидетельств на сей счет не сохранилось. Но предложение высказать можно.
Начну с того, что всего через несколько дней после снятия блокады, 3 февраля 1944 года, великий блокадный поэт Ольга Федоровна Берггольц написала посвященную этому торжеству статью «В Ленинграде тихо», где говорилось: «Быть может, только теперь, когда в городе стало тихо, начинаем мы понимать, какой жизнью жили мы все эти тридцать месяцев».
Тридцать месяцев – подсчет столь же округленный, сколь и 900 дней, блокадных месяцев было примерно двадцать девять. Но именно от тридцати месяцев – всего один шаг до девятисот дней, и совершается он простым умножением тридцати на тридцать. И уже в апреле 1944 года Ольга Берггольц писала в стихотворении «Второй разговор с соседкой»:
…Тихо-тихо. Небо золотое.
В этой долгожданной тишине
Мы пройдем по Невскому с тобою,
По былой «опасной стороне».
Как истерзаны повсюду стены!
Бельма в каждом выбитом окне.
Это мы тут прожили без смены
Целых девятьсот ночей и дней…
Вот они, наши 900! Вполне можно предположить, что именно это стихотворение Ольги Федоровны положило начало широкому распространению этого числа, этого образа. А когда летом 1944 года работники ленинградского радио решили создать масштабный «радиофильм», посвященный блокаде – с документальными записями бомбежек, инсценировками, стихами той же Берггольц и музыкой Дмитрия Дмитриевича Шостаковича, – назвать его было решено «900 дней».
Радиофильм этот впервые прозвучал в эфире 27 января 1945 года, а потом многократно повторялся. Наверное, он тоже внес свой вклад в то, чтобы словосочетание «900 дней и ночей» стало каноническим. А потом были и стихи Михаила Александровича Дудина, и Зеленый пояс Славы с рощей из девятисот берез близ памятника «Цветок Жизни», и памятник Героическим защитникам Ленинграда на площади Победы, где по краям «разорванного кольца» бронзой обозначены слова «900 дней» и «900 ночей», а по периметру подземного Памятного зала проходит бронзовая лента со светильниками, которых ровно 900.
900.
Но повторю еще раз: блокадных дней и ночей было 872.
Китайская грамота
Сидел ли осколок в голове Шостаковича?
Без Дмитрия Дмитриевича Шостаковича и его музыки не может обойтись ни один обстоятельный рассказ о блокаде. Ленинградская симфония вошла в сокровищницу мировой музыки, а фотография композитора в пожарной форме и каске, дежурящего на крыше Консерватории, облетела весь мир. Ее даже использовали в обложке одного из июльских номеров популярнейшего американского журнала Time за 1942 год.
Может быть, именно широкая известность этого снимка и дала почву для одной из всемирно знаменитых ленинградских легенд. Причем родилась она не в нашем городе и даже не в США – на просторах Китайской Народной Республики. Летом 1983 года китайский невропатолог по имени Дейжу Вонг (Dajue Wang) опубликовал в солидном британском журнале Musical Times статью, ставшую сенсацией. Самолично господин Вонг открытия никакого не сделал, но зато поделился воспоминаниями: оказывается, некогда ему довелось поработать вместе с известным советским хирургом, лечившим после Второй мировой войны композитора Шостаковича. И вот что поведал этот хирург: во время блокады Дмитрий Дмитриевич был ранен в голову (рядом с ним на улице разорвался снаряд) и маленький металлический осколок засел в мозгу композитора, в височном роге левого бокового желудочка. Уже после войны Шостакович явился на прием к хирургу и попросил обследовать старое ранение. Были сделаны рентгеновские снимки, в ходе которых выяснилось: при наклоне головы осколок слегка смещается.
Шостаковичу тут же предложили удалить осколок, но композитор отказался. И не потому, что боялся лечь на операционный стол. Дмитрий Дмитриевич признался откровенно: каждый раз, когда он наклоняет голову в одну определенную сторону, звучит поток мелодий, которые он затем использует в своих произведениях. Лишаться такого ценного подспорья в работе композитор не желал. Хирург принужден был согласиться со знаменитым пациентом, но на всякий случай доложил о произошедшем своему начальнику – главе военно-медицинского управления армии. Тот исследовал снимки и посоветовал оставить все, как есть. В конце концов, сказал начальник с улыбкой, «немецкий снаряд принесет нам пользу, если поможет создать побольше музыки».
Захватывающая история. И даже шутка под конец припасена – по всем законам развлекательного жанра.
Странно, конечно, что в журнале Musical Times решились напечатать такую статью. Издание это ведет свою историю с 1844 года и выпускается доныне; зачем же редакторы его решились поставить под удар годами наработанную репутацию? Ведь любому, кто мало-мальски знаком с биографией и творчеством Дмитрия Шостаковича, известно: вершин в музыке он достиг еще до войны. В 1930-е годы им были созданы Четвертая и Пятая симфонии, и они вне всякого сомнения относятся к числу главнейших музыкальных шедевров XX столетия. При чем тут осколки?
Д.Д. Шостакович на крыше Консерватории
Однако дело уже было сделано, а через месяц после британской публикации о секрете Шостаковича сообщила своим читателям крупнейшая американская газета New York Times. После этого чудесное откровение китайского врача стало достоянием широкой публики. Многие специалисты, правда, с ходу оценили степень его достоверности, но нашлись и такие, кто принял слова доктора Вонга на веру. Тем более, что соблазн был велик: никто не знает, как рождается гениальная музыка, а тут готовое объяснение, причем совершенно конкретное, а заодно путь к рождению новых гениев: имплантируй им в мозг небольшие осколки, да только успевай записывать. В книге всемирно известного психиатра и популяризатора науки Оливера Сакса «Человек, который принял жену за шляпу» повествуется, в частности, о пациентке с музыкальными галлюцинациями: «Прочитав статью доктора Вонга, я показал ее миссис О’М.
