И чему тут верить?
Зато с освящением первой деревянной церкви дело другое: достоверно известно, что это случилось 1 апреля 1704 года и осуществлял обряд митрополит Новгородский Иов. Редкий случай, когда сомнений нет никаких.
Но это мы все о крепости, а пора вспомнить о городе: когда же он сам стал Санкт-Петербургом? Тезис энциклопедии мы помним, и примерно так же описывали события многотомные «Очерки истории Ленинграда»: «Когда в крепости был построен собор в честь Петра и Павла, она стала называться Петропавловской, название же Санкт-Петербург закрепилось за городом, возникшим вокруг крепости». Известно, что Петропавловский собор работы Доменико Трезини был освящен в 1733 году – и значит, примерно тогда крепость стала именоваться Петропавловской, а город Санкт-Петербургом.
Если верить этому утверждению, конечно.
Разделим этот вопрос на две половины: когда название Санкт-Петербург перешло на город и когда крепость стала зваться Петропавловской? И тут вдруг выясняется, что случилось это совсем не так синхронно, как думалось историкам. Уже в 1711 году анонимный иностранец, посетивший невские берега, пишет про «крепость и город Санкт-Петербург». А швед Эренмальм, побывавший здесь в 1710–1713 годах, пишет: «Петербург делится на три части, а именно: сама крепость, которая собственно и называется С.-Петербург, и немецкая и русская слободы».
Так что яснее ясного: город уже тогда получил от крепости свое имя.
А вот с именем крепости все обстоит иначе. Существует масса свидетельств того, что крепость долгие годы пользовалась обоими именам. Официально она звалась Санкт-Петербургской: вот, скажем, Николай I в записке о деле декабристов упоминает свои повеления «Санкт-Петербургской крепости коменданту генерал-адъютанту Сукину», а в 1884-м градоначальник сообщает в департамент полиции о передаче «из Санкт-Петербургской крепости» тела умершего преступника. На планах города 1890, 1904 и 1909 годов крепость и вовсе названа «Санкт-Петербург», ровно как в стародавние времена Петра. А после переименования города в Петроград крепость стала зваться официально Петроградской, и эта перемена также отражена в документах…
Параллельно, однако, крепость именовали и Петропавловской, особенно в городском обиходе. В 1824 году, набрасывая эскиз автопортрета с Онегиным на набережной Невы, Пушкин пометил, что на другом берегу виднеется «Крепость, Петропавловская». Такое именование можно встретить и в одном из вариантов лермонтовского «Маскарада»:
За то, что прежде, как нелепость,
Сходило с рук не в счет бедам,
Теперь Сибирь грозится нам
И Петропавловская крепость.
Петропавловской названа крепость и на планах города 1858, 1861, 1913 годов, да и многих других.
В общем, до 1917 года оба названия крепости были в ходу. И только в послереволюционные времена ее стали окончательно и бесповоротно звать Петропавловской. Ну не Ленинградской же крепостью было именовать!
Теперь второй вопрос, который мы пока что поневоле оставили в тени: а в чью же честь названы были крепость и город в 1703 году?
Здесь, казалось бы, все ясно. Никто сегодня не сомневается в том, что Петр назвал новую крепость в честь апостола Петра, своего небесного покровителя. Тем более, что и случилось это крещение в Петров день. Царь видел в обряде глубокий символический смысл: апостол должен был принять новую твердыню под свое небесное покровительство. Поскольку святой Петр являлся хранителем ключей от рая и основателем христианской церкви, новая крепость должна была обозначить путь к новому величию России, стать ключом к ее процветанию.
Да и само имя Санкт-Петербург переводится именно как город святого Петра. Об этом писал еще в XVIII веке Андрей Иванович Богданов: «Имя „Санктпетербург“ по силе грамматической значит имя пресложное, которое сложено из трех имен, или слов, тако: Санкт-Петер-Бург, то есть Град-Святаго-Петра, или просто значит: сей Град наименован во Имя Святаго Апостола Петра».
Вопросов нет?
Однако петровская газета «Ведомости», почти официальный рупор царя, сообщала соотечественникам 4 октября достопамятного 1703 года:
«Его царское величество, по взятии Шлотбурга, в одной миле оттуда ближе к восточному морю, на острове новую и зело угодную крепость построить велел, в ней же есть шесть бастионов, где работали двадцать тысяч человек подкопщиков, и тое крепость в свое государское имянование, прозванием питербургом, обновити указал».
«В свое государское имянование». В свою честь.
Так как же быть? Неужели это всего лишь описка или домысел газетчика?
Мне вот кажется, что не совсем домысел. Неведомый нам сочинитель газетной заметки прекрасно понимал: несмотря на то, что крепость посвятили апостолу Петру, в этом была доля монаршего лукавства. Ну вроде как и апостола царь почтил, и себя не обидел. Со всеми вытекающими. Помнится, Горький писал о том, что отношения Льва Николаевича Толстого с богом напоминали ему отношения «двух медведей в одной берлоге»; думаю, что и Петр Великий знал себе цену и ощущал себя с апостолом Петром почти на равных.
Оба ведь, в конце концов, помазанники божьи.
…Недавно наткнулся в Интернете на целую дискуссию вокруг имени нашего города. Она была очень горячей, и ровно половина выразила твердое убеждение: Петербург наименован в честь своего основателя. Мол, «даже первоклашки знают», что город назван именем Петра I. Наверное, свою роль тут сыграла память о былых временах, когда города сплошь и рядом получали новые имена в честь реальных людей. И не только деятелей советского государства. Екатеринослав, Екатеринодар, Екатеринбург: эти города были наименованы в честь императрицы Екатерины Великой и ее деяний (первые два ныне – Днепропетровск и Краснодар).
Только ведь была и другая традиция. Во всяком случае, до революции, когда религиозные традиции пропитывали весь быт российского государства. Елисаветград, например, основанный во времена императрицы Елизаветы Петровны, наименован был во славу святой Елисаветы. А город Николаев получил имя в память о взятии крепости Очаков в день святого Николая.
Именно к этой традиции принадлежит и Санкт-Петербург. С поправкой на царское лукавство, разумеется.
«Льзя ль пышный было град сим домом обещать?»
Это и есть домик Петра I?
Домик Петра I уже в XVIII столетии считался святыней северной столицы. Как сказали бы сейчас, местом культовым. Андрей Иванович Богданов, один из первых историков города, в 1751 году восторженно писал: «Сей малейший Первоначальный Императорский Домик за толикую превосходную свою честь, что толикаго Великаго Императора мог вместить в себе жительством, и притом еще достоин есть чести и славы за малейшее свое созидание… Сей маленкой Петра Великаго Домик возродил на сем новонаселенном месте превеликое и прекрасное гражданство и Царствующий Град стяжал».
Уже тогда домик был окружен каменной галереей, призванной защищать его от ударов стихии – «для охранения в предбудущия роды», по определению того же Богданова. Косноязычно писали в те времена, и будем снисходительны к форме проявления горячих патриотических чувств.
