Экспедиция заготовления государственных бумаг работала на Фонтанке, 1-й Военно-сухопутный госпиталь – на Песках, в самом конце нынешнего Суворовского проспекта, расстояние неблизкое. И это при том, что неподалеку от Экспедиции находились городские стационары, где мастеровому готовы были оказать быструю помощь.
Официальное заявление «о появлении в С.-Петербурге нескольких случаев, доказывающих признаки спорадической холеры», было сделано 13 октября, причем слово «спорадический» имело ключевое значение: власть намекала жителям, что полномасштабной эпидемии может и не быть. Отчасти она оказалась права: былого разгула холеры в тот год не случилось. Вначале заболевали по нескольку человек в день, потом статистика стала понемногу ухудшаться и всплеск произошел 20 и 21 ноября, когда заболели 68 и 67 человек соответственно, а умерли 26 и 30, но затем опять болезнь пошла на спад.
Леонтий Васильевич Дубельт записывал в дневнике 8 декабря: «В городе носится слух, что одна чиновница заболела холерою и что муж ее, страстно ее любивший, употребил все меры для ее спасения, но тщетно – чиновница умерла, но после ее кончины она явилась во сне к неутешному мужу и сказала, что если бы вместо тех лекарств, которые ей давали, дали бы ей траву Душица, то она бы выздоровела. Теперь пробуют давать эту траву пораженным холерою, и, как говорят, она производит внезапный и сильный пот и спасает заболевших».
Душица, она же орегано: еще одно средство от холеры, на время вошедшее в моду. Тем временем «Северная пчела» так суммировала сведения о начале новой эпидемии в столице: «Все эти случаи, как оказалось по медицинским разысканиям, большею частью произошли от употребления в пищу сырых плодов и овощей, и неосторожности от простуды, а потому весьма полезно избегать подобных поводов, служащих к развитию холерных припадков, которых без явных причин, по произведенным наблюдениям, почти не было».
В общем, старая теория в слегка подновленных выражениях.
Следующий подъем холерной статистики случился перед Новым годом:
27 декабря – 74 заболевших и 17 умерших;
28 декабря – 84 заболевших и 26 умерших;
29 декабря – 87 заболевших и 46 умерших;
30 декабря – 92 заболевших и 37 умерших.
Примечательно, что вечером 29 декабря 1852 года в Петербург прибыла европейская знаменитая певица Полина Виардо – несмотря на предостережения Ивана Сергеевича Тургенева, сообщавшего ей в одном из писем: «Холера в Петербурге не очень свирепствует; однако, похоже, что она возвращается». Публика была в восторге; выступления Полины Виардо на столичной сцене прошли поистине триумфально…
С 1852 года холера очень долго не покидала Петербург. Она то шла в рост, то почти исчезала – в некоторые дни 1853 года, например, в столице не регистрировалось вовсе новых заболевших и умерших от холеры. Однако вплоть до 1858 года включительно в «Северной пчеле» практически ежедневно печатались данные о числе заболевших и умерших от этой болезни. Известно также, что в январе 1853 года холера была занесена из Петербурга в Москву по железной дороге – крестьянином, заболевшим в столице и доставленным затем в московскую больницу, где затем и случилась вспышка болезни. Считается, что это был первый в России случай распространения эпидемии по железным дорогам.
В феврале 1853 года жертвой холеры стал выдающийся петербургский драматический артист Яков Григорьевич Брянский, о смерти которого «Северная пчела» сообщила лаконично: «Г. Брянский скончался от сильного припадка холеры, в тот самый день, как должен был играть роль Квазимодо в Эсмеральде». Яков Брянский был отцом Авдотьи Панаевой, чьи воспоминания мы уже цитировали в этой книге; благодаря этому мы знаем, что мерам предосторожности артист уделял немалое внимание. Однако не помогло: он умер 20 февраля 1853 года, а похоронили его на Митрофаниевском кладбище.
Ближе к лету в Петербурге умер от холеры и знаменитый промышленник Иван Акимович Мальцов. 8 июля, в день Казанской иконы Божией Матери, совершен был «умилостивительный, об избавлении от холеры», крестный ход вокруг Павловска. В воскресенье 12 июля уже в Петербурге, в разных частях города, также совершены были крестные ходы «с молебствием по случаю продолжающейся эпидемической болезни холеры» – однако болезнь этих шествий будто бы и не заметила:
11 июля – 75 заболевших и 28 умерших;
12 июля – 84 заболевших и 31 умерший;
13 июля – 86 заболевших и 30 умерших;
14 июля – 87 заболевших и 32 умерших.
К августу, впрочем, наметился очередной спад эпидемии – затишье перед очередным подъемом 1854 года; всего в 1853 году холерных больных оказалось в столице 3785.
Пока затишье, скажем несколько слов об одном из самых популярных до революции лекарств от холеры, созданном как раз в те годы. «Ревенной тинктуры 1 унцию, тинктуры валериановой эфирной, эссенции перечной английской мяты и гофманских капель по 2 драхмы, тинктуры бобровой струи и тинктуры опия обыкновенного по 1 драхме, экстракта нуксвомика 1 гран и масла мятного перечного 6 кап. По 15–20 кап., 2–3 раза в день». Препарат, изготовлявшийся по такому рецепту, врач Федор Иванович Иноземцев впервые описал в книге «Брюшное раздражение и лечение холерного процесса сложною ревенною настойкою» (1852 г.) – и назывались они впредь каплями Иноземцева. Упоминание о них есть, кстати, в романе Андрея Белого «Петербург».
Кстати, изложил Иноземцев и ряд своих наблюдений над течением холеры, в том числе и такое: «С появлением атмосферических гроз число доставляемых в госпитали холерных больных возрастало, а равно и число умиравших было более, нежели до появления грозы». Загадочное наблюдение, идущее решительно вразрез со словами Осипа Пржецлавского, который писал: «Во все лето 1848 года не было ни разу громовой грозы и отсюда недостаточный процент озона в массе атмосферного воздуха. То же самое было замечено и в первую холеру». Заочный спор – еще одно свидетельство того, сколь мало знали тогда о холере.
Но у нас холера вновь идет в рост. Если в прежние времена Петербург был далеко не первым звеном в цепочке регионов, охваченных холерой, то в 1854 году именно столица Империи и стала очагом эпидемии. Движение болезни началось отсюда, причем пошло в разных направлениях: Тверская губерния, Лифляндская, Новгородская, Псковская, Ярославская, Московская, Олонецкая…
В самой столице пик заболеваемости пришелся на середину июня 1854 года. Примечательное совпадение: как и в прежние годы, приход холеры совпал с тревогами политическими. Если в 1831 и в 1848 годах это были польские волнения, то теперь шла Крымская война – и 13 июня «неприятельская эскадра, в числе около 30-ти вымпелов, появилась… в виду Сойкиной Горы, в 80-ти верстах от Кронштадта». Впрочем, тот визит союзной англофранцузской эскадры обошелся без последствий; осенью вражеский флот покинул Балтийское море…
Сама эпидемия холеры 1854 года снова оказалась не такой масштабной, но горе в семьи петербуржцев принесла и она. Одной из жертв, унесенных холерой 13 июня, ровно в день появления вражеской эскадры в виду Сойкиной горы, стала Александра Андреевна Чайковская, мать Петра Ильича Чайковского. Трагическое событие случилось на квартире Чайковских в Соляном переулке; из воспоминаний Модеста Ильича, еще одного сына Александры Андреевны, известно, что «смерть захватила ее в тот момент, когда посадили в ванну». Теплая ванна по-прежнему считалась хорошим средством, помогавшим согреть пациента, улучшить его кровообращение и общее состояние – однако на сей раз она не помогла.
