Все эти труды обрели свою истинную ценность и полезность лишь в руках христианской церкви, которой они в конце концов достались. Греция дала апостолам богатый и красивый язык, чтобы выразить божественную истину Евангелия, но задолго до того Провидение распорядилось таким образом, что политические движения разнесли этот язык по всему миру и сделали его основой цивилизации и международного общения, подобно латыни в Средние века, французскому языку в XVIII веке и английскому в XIX веке. «Греческий язык, — говорит Цицерон, — знают среди почти всех народов; латинский замкнут в своих собственных узких границах». Греческие учителя и люди искусства последовали за победоносными легионами Рима в Галлию и Испанию. Молодой герой Александр Великий, истинный македонянин по рождению, но восторженный почитатель Гомера, подражатель Ахиллеса, ученик Аристотеля, завоевавшего весь мир своей философией, а потому истинный грек своего времени, замыслил великое дело: сделать Вавилон престолом всемирной греческой империи; и хотя эта империя развалилась на части после его безвременной кончины, она все же донесла греческую литературу до границ Индии и сделала ее общим достоянием всех цивилизованных народов. Дело, начатое Александром, завершил Юлий Цезарь. Под защитой римских законов апостолы могли странствовать повсюду, а при помощи греческого языка — объясняться с жителями любого города, находившегося в подчинении у Рима.
Греческая философия (в особенности Платона и Аристотеля) заложила естественную основу научного богословия; греческое ораторское искусство — основу священной риторики; греческое искусство — основу искусства христианской церкви. Более того, немало классических идей и изречений вплотную приближаются к порогу откровения и звучат как пророчества христианской истины — в особенности духовные воспарения Платона,
[75] глубокие религиозные размышления Плутарха,
[76] нравственные предписания Сенеки, местами напоминающие учение Павла.
[77] Для многих величайших отцов церкви: Иустина Мученика, Климента Александрийского, Оригена и в некоторой степени даже Августина — греческая философия стала мостом к христианской вере, воспитателем, приведшим их ко Христу. Более того, вся древняя Греческая церковь выросла на основании греческого языка и греческого народа, и вне этого контекста ее невозможно понять.
Здесь и кроется подлинная причина того, почему классическая литература до сих пор составляет основу гуманитарного образования во всем христианском мире. Молодежь знакомят с простейшими формами науки и искусства, с образцами чистого, гармоничного стиля, а также с высшими достижениями интеллектуальной и художественной культуры, которых человечество добилось своими силами, и вместе с этим молодых людей обучают научному пониманию христианской религии, возникшей в тот момент, когда греко–римская цивилизация достигла своего наивысшего расцвета и уже начала увядать. Греческий и латинский языки, подобно санскриту и еврейскому языку, умерли в пору своей молодости — их сохранили и уберегли от исчезновения бессмертные сочинения классиков. Эти языки по–прежнему обеспечивают лучшими терминами каждое новое изобретение и каждое направление в науке и искусстве. Первоначальные документы христианства были защищены от неопределенности, свойственной постоянно меняющимся живым языкам.
Но если не считать неизменной ценности греческой литературы, слава самой Греции к моменту рождения Христа уже безвозвратно ушла. Гражданские свободы и независимость были уничтожены внутренними раздорами и разложением. Философия выродилась в скептицизм и утонченный материализм. Искусство деградировало, став служанкой ветрености и сладострастия. Безверие и суеверия пришли на смену здоровой религиозности. Нечестность и распутство господствовали среди людей всякого звания.
Эта безнадежная ситуация не могла не убедить наиболее искренние и благородные сердца в суетности всяких наук и искусств, а также в полной неспособности этой естественной культуры восполнить глубинные потребности души. Она должна была наполнить души жаждой новой религии.
Римляне были самой практичной и политичной нацией античности. Их призванием было воплотить на практике идею государства и гражданского права и объединить народы мира в колоссальную империю, простирающуюся от реки Евфрат до Атлантического океана и от Ливийской пустыни до берегов Рейна. Эта империя охватывала самые богатые и цивилизованные страны Азии, Африки и Европы, а ее население насчитывало примерно сто миллионов, что к моменту возникновения христианства составляло, наверное, одну треть всего человечества.
[78] Историческое значение империи вполне соответствовало ее внушительным размерам. Нибур утверждал, что история любого древнего народа заканчивается историей Рима, а история любого современного народа начинается с истории Рима. Таким образом, история этого государства имеет всемирное значение, она представляет собой огромную сокровищницу античного наследия. Если греки обладали глубочайшим среди всех народов умом, а в области литературы диктовали законы даже своим победителям, то римляне обладали самым сильным характером и были рождены для того, чтобы править миром. Эти различия затрагивали и религиозную, и нравственную жизнь обоих народов. Греческая мифология была художественным вымыслом и опоэтизированной религией, римская была создана с точным расчетом и приспособлена к политическим и утилитарным задачам государства, но при этом оставалась впечатляющей, искренней и деятельной. «В отличие от греков, римляне не любили красоту. В отличие от германцев, они не жили в общении с природой. Их единственной идеей был Рим — не древний, легендарный, поэтический Рим, а Рим воюющий и побеждающий; и "orbis terrarum domina. S. P. Q. R." начертано почти на каждой странице их литературных произведений».
[79]
С самого начала римляне верили в свое призвание править миром. В отличие от образованных греков, римляне смотрели на всех иностранцев не как на варваров, а как на врагов, которых нужно победить и обратить в рабство. Их высшие представления о человеческой славе и счастье были связаны с войной и триумфом. Слова «Tu, regere imperio populos, Romane, memento!» были их девизом, причем задолго до того, как Вергилий облек их в данную поэтическую форму. Само название urbs ceterna
[80] и характерный миф о его основании предрекали будущее Рима. В самых тяжелых обстоятельствах римляне никогда, ни на минуту не теряли надежды создать государство. Они претворяли в жизнь свои амбициозные планы с неистощимой энергией, мудрой политикой, непоколебимым постоянством и звериной ненасытностью и, конечно, стали повелителями, а заодно, как пишет их величайший историк Тацит, и жадными грабителями мира.
[81]
