§ 102. Заключительные размышления. Вера и критика
Вера и критика далеко не обязательно противоречат друг другу — не в большей степени, чем откровение и разум или вера и философия. Бог является автором и веры, и критики, а противоречить Сам Себе Он не может. Верующие бывают некритичными, а критики — неверующими, так же как бывают истинные философы и философы лжеименные; но этот факт вовсе не свидетельствует о ненужности веры или критики, ведь даже лучшие из даров уязвимы для злоупотреблений и искажений, и даже лучшие произведения искусства можно представить в карикатурном виде. Апостол веры призывает нас «все испытывать» и «держаться лучшего». Мы веруем, чтобы понять, и истинная вера всегда рождает знание. Разумная вера в христианство как лучшую и последнюю религию, данную человечеству Богом, не может не исследовать основание, на котором стоит, — ее побуждает к тому непреодолимое стремление защитить истину от любого рода заблуждений. Христианство не нуждается в защите. Движимое сознанием своей сверхъестественной силы, оно смело встречает любого врага и превращает его в своего союзника.
История апостольской эпохи предстает перед нашим взором как обширное ристалище, на котором сходятся в схватке противоположные тенденции и школы. За каждый дюйм идет борьба, и его приходится отвоевывать с боем; под сомнение ставится каждый факт и каждое открытое свыше учение; все богатства знания, интуиции и изобретательности ополчаются против твердыни христианской веры. Твердыня неприступна, и победа не вызывает сомнений, — но только не для тех, кто из невежества или высокомерия недооценивает мощь осадной армии. В XVI веке борьба шла между католицизмом и евангельским протестантизмом, в XIX веке христианству противостоит безбожие. Тогда обе стороны верили в богодухновенность Нового Завета и соглашались друг с другом относительно границ канона, расходясь лишь в толковании, теперь же противники отрицают богодухновенность Нового Завета, а апостольское авторство всех книг, за исключением четырех или пяти, ставят под сомнение. Тогда за Словом Божьим, с учетом или без учета предания, оставалось последнее слово в разрешении религиозных споров, теперь же высшей инстанцией стал человеческий разум.
Мы живем в эпоху открытий, изобретений, исследований и сомнений. Скептицизм практически безраздельно царит в мире идей. Воздух буквально пропитан им. Мы не можем закрывать на это глаза, также как древние отцы церкви не могли оставаться равнодушными к гностическим теориям своего времени. Ничто больше не считается доказанным; доверия к авторитетам больше не существует; любое утверждение должно быть подкреплено достаточными доказательствами, любое событие необходимо изучить в его естественном развитии, от семечка до плода. Католики верят в непогрешимость Ватикана, но, что бы ни говорил папа, Земля вращается и будет вращаться вокруг Солнца. Благополучно перейдя Чермное море, протестанты уже не могут вернуться к материальному благополучию земли рабства и должны жить в предвкушении земли обетованной. Ночью, как гласит пословица, все кошки серые, тогда как все богатство цвета можно увидеть лишь при свете дня.
Почему Христос Сам не написал Новый Завет — так же как Мохаммед написал Коран? Он не считал ниже Своего достоинства писать — однажды Он что–то написал на песке, хотя мы и не знаем, что именно. Сам Бог написал десять заповедей на двух каменных скрижалях. Но Моисей разбил эти скрижали, увидев, как израильтяне поклонялись золотому тельцу, хотя в их ушах еще не стихли отзвуки грома с горы Синай. Они могли превратить эти скрижали в идола. Великого законодателя Бог похоронил вне пределов видимости и досягаемости идолопоклонников. Евангелие подходило на роль безгласного идола в еще меньшей степени, чем закон. Евангелие — это не смертоносная буква, а животворный дух. Дух животворит, плоть не приносит пользы; слова Христа — это «дух и жизнь». Книга, написанная Его собственной безошибочной рукой, попав в руки несовершенных переписчиков и издателей, претерпела бы те же изменения и искажения, что и книги Его учеников, и оригинальный автограф закончил бы свое существование вместе с хрупким папирусом, — разве что его охраняло бы нескончаемое, беспрерывное чудо. Она бы не избежала безжалостных нападок скептических и безбожных критиков, а также неверных толкований толкователей и проповедников. Он был распят вождями Собственного народа, который Он пришел спасти. Могла ли лучшая участь ожидать Его книгу? Конечно, она восстала бы из мертвых вопреки сомнениям, предсказаниям и лживым теориям безбожных людей — однако то же самое справедливо и в отношении апостольских писаний, хотя тысячи их копий были сожжены язычниками и лжехристианами. Фоме было позволено вложить руку в раны воскресшего Спасителя, но «блаженны не видевшие и уверовавшие».
Мы должны верить в Святого Духа, Который живет и действует в Церкви и как незримая сила присутствует за написанным и напечатанным словом.
Тот вид, в котором подлинные документы христианства дошли до нас, со всеми их разночтениями и трудностями, непрестанно побуждает нас к изучению и исследованию и мобилизует все интеллектуальные и нравственные возможности человека. Каждый из нас должен стремиться к лучшему пониманию истины, добросовестно пользуясь своими возможностями и преимуществами, число которых растет от поколения к поколению.
Новый Завет — это духовная и вечная истина, открытая нашей вере, а вера — это плод Святого Духа, хотя она и берет начало в самых сокровенных потребностях и чаяниях человека. Ей приходится с боем прокладывать себе дорогу в этом безбожном мире, и чем ближе становится победа, тем жарче разгорается битва. За последние полвека апостольские писания прошли через чистилище самой испепеляющей критики, какой только может подвергнуться книга. И уже само это противоборство является весомым доказательством их живучести и важности.
Скептицизм бывает двух видов; воплощением первого был Фома — честный, искренний, ищущий человек, в конце концов нашедший истину, а воплощением второго саддукеи и Понтий Пилат — поверхностные, суетные, легкомысленные, безразличные к истине люди, закончившие свои дни в отчаянии. Скептикам второго рода «даже боги тщетно пытаются что–то доказать». Даже когда эти люди утруждают себя тем, чтобы критиковать Библию, они прибегают к насмешкам и издевательствам, на которые невозможно отвечать всерьез. Корни неверия кроются не в рассудке и интеллекте, а в сердце и воле, и осознанное противление истине глухо к любым доводам. Однако честный скептицизм, движимый любовью к истине, всегда достоин уважения и симпатии, он настаивает на беспрепятственном изучении реальных или воображаемых трудностей, связанных с проблемой происхождения христианства. Он может принести больше пользы для церкви, чем фанатичная и безрассудная ортодоксия. Один из самых способных и строгих критиков нашего века, Де Ветте, за несколько месяцев до смерти написал и опубликовал свою знаменитую фразу: «Я знаю, что спасение нельзя обрести каким–либо другим именем, кроме имени распятого Иисуса Христа, и что для человечества нет более высокого идеала, чем воплощенное в Нем богочеловечество (Gottmenschheit) и установленное Им Царство Божье». Блаженны ищущие истину, ибо они найдут ее.
Критический и исторический рационализм, который родился в этом веке в стране Лютера и получил распространение в Швейцарии, Франции, Голландии, Англии, Шотландии и Америке, превосходит все прежние формы безбожия и ереси глубиной и широтой учености, а равно и серьезностью. Ему не свойственны поверхностность и легкомыслие рационализма XVIII века, он не безразличен к истине, но глубоко заинтересован в том, чтобы установить подлинные факты и изучить происхождение и развитие христианства как великого исторического явления. Тем не менее он самонадеянно называет себя критикой par excellence, так же как гностики в древней церкви претендовали на монопольное обладание знанием. Существует как историческая, консервативная и конструктивная, так и антиисторическая, радикальная и деструктивная критика, и победа первой так же несомненна, как несомненно то, что Божья истина переживет всякую ложь. Итак, существует как ортодоксальный христианский, так и безбожный анти — (или псевдо-) христианский гностицизм.
