И вот сейчас мне кажется, что США страшно давят на Запад, ища у него поддержку. Но для Запада это никак не может рассматриваться как защита своего дома, как партизанская борьба, в которой народ хватает дубину. И это вовсе не вопрос жертвы. Как раз Запад и не готов на жертвы принципиально. Ведь во всех западных книгах, во всех западных фильмах, которые и нам показывают по телевидению, именно пропагандируется и внедряется в наши души миф о как бы бессмертии американца. Этот герой очередями косит этих глупых китайцев, вьетнамцев, русских, которые валятся, как куколки, и в то же время сам, как заговоренный, ходит среди их пуль. И американцы не выдерживают, когда ставится под сомнение вот этот миф об их бессмертии. Был такой пример, когда американцы для поддержки Израиля высадили морскую пехоту в Ливане. И тогда какой-то грузовик, начиненный взрывчаткой, въехал в их части и взорвался, несколько десятков американцев погибло. Американцы немедленно убрались на корабли и ушли. Был случай, когда они высадились в Сомали. И тогда там убили одного американца, привязали его за ноги к бронетранспортеру и таскали по городу. Это попало в американскую хронику. Немедленно американцы из Сомали ушли. Это прямо противоположно их принципу. Это какая-то другая психология, это не психология народа, доведенного До отчаяния. И несчастье для мира, мне кажется, заключается в том, что Соединенные Штаты совершенно неспособны осознать то, что происходит, учиться на том, что случилось. Ну, вот хотя бы термин «возмездие». По-прежнему пытаются мыслить только в этих терминах: крылатые ракеты, акции возмездия и так далее. Я могу вспомнить, когда впервые услышал слово «возмездие». Это было примерно в 40-м году, когда шла война на Западе. Тогда можно было слушать радиостанции. В дневных налетах немцы пытались подавить воздушную оборону англичан. А когда им это не удалось, то они перешли к бомбардировкам одного за другим английских городов. И вот это они называли актами возмездия, потому что перед тем англичане бомбардировали какие-то немецкие города. Это и был немецкий термин, который я запомнил на всю жизнь. Можно и другой пример привести, когда в 1938 году 17-летний юноша, еврей из Польши, по фамилии Гриншпан, убил секретаря немецкого посольства в Париже фон Рата. И в ответ нацистское руководство организовало еврейский погром. Было разгромлено громадное количество еврейских магазинов, убито несколько десятков евреев, сожжено несколько синагог. И вот тогда известный социолог Мюллер Клаудис произвел с полной гарантией анонимности опрос 41 члена немецкой национал-социалистической партии по поводу того, как они относятся к тому, что произошло. Оказалось, что только два человека полностью поддержали действия властей. В том, что на террор надо отвечать террором, убеждены 80 или 90 процентов американцев, то есть они находятся примерно на том же уровне, как те два нациста в 38-м году.
И нас все это, конечно, должно волновать, как это обернется для России. Какую Россия в этом может играть роль? Ну какую в принципе она могла бы роль играть в этих операциях? Наши арсенальные возможности настолько несопоставимы сейчас с возможностями американцев или англичан, что мы им даже не нужны в этом смысле. Есть все-таки один вопрос, где наше положение крайне важно. За Россией все же сохраняется какое-то обаяние, ну, чувство уверенности в том, что она все еще является великой державой. И вот Западу чрезвычайно важно представить, что атаки против него — это есть атаки против всего мира, а его действия — это действия всего мирового сообщества. И здесь участие России в качестве такого маскировочного элемента очень важно. И все время мы слышим, как те или иные политические деятели, обозреватели говорят так, как будто этого не нужно доказывать, — террористические акты направлены против всего мира. Но пятая часть мира живет в Китае, они никак не были направлены и на Индию, Индонезию. И вот тут, конечно, возникает мировая опасность того, что в качестве такого маскировочного средства Россия может быть втянута в войну, в конфликт какой-то, который по масштабам своим вполне сопоставим с Первой мировой войной, которая тоже началась с террористического акта, с попытки ответить на террористический акт прямым насилием со стороны Австро-Венгрии. У нас-то ведь есть громадный опыт того, как втягивалась нация в ненужный и болезненный Для нее конфликт. В Афганистане, например. Сначала свергли шаха. Судя по всему, советское руководство в этом никак не участвовало. Потом следующее правительство уже какую-то поддержку имело, появлялись какие-то мальчики, которые им помогали, а потом появилась необходимость свергнуть Амина, заменить его Бабрак Кармалем, потому что иначе пришло бы к власти правительство, в тех условиях явно нам враждебное. Таким же образом, без какого-то объявления войны, без обсуждения, даже без объяснения народу причин того, что происходит, Россия может быть тихо и поэтапно вовлечена в конфликт, который поглотит все небольшие силы, которые у нас еще сохранились. И это было бы, конечно, величайшим достижением дипломатии Запада и Соединенных Штатов. И сейчас есть шанс того, что такие усилия могут увенчаться каким-то успехом. Это будет страшная катастрофа для России, и в этом будет страшная ответственность тех, кто это делает, всего нашего правящего механизма, который очень сложный и состоит из правящих слоев в прямом смысле и оппозиции, которая каким-то образом с ними взаимодействует и которая никак не может быть, мне кажется, избавлена от ответственности в этом вопросе. Если у нее мало голосов для того, чтобы провести то или другое решение Думы, то я уверен, что заявление, подписанное лидерами фракции, которые представляют большую часть Думы, о том, что исторически важный вопрос для судьбы России требует обсуждения, вряд ли может быть оставлено без внимания. Оно уже само, даже такое заявление, было бы некоторым определенным актом, влияющим на судьбу страны. А тем более скорее всего после этого было бы обсуждение. Если бы оно даже не привело к какому-то голосованию, то это все же было бы какое-то действие, ответственность за несовершение которого останется навсегда.
Эти террористические акты многие связывают с предшествующим им израиле-палестинским конфликтом. Израиле-палестинский конфликт, мне кажется, является в некотором смысле моделью поведения России, которая была выработана за целый ряд десятилетий Советским Союзом и в числе редких исключений того, что было достигнуто Советским Союзом, не была отброшена и в современной России. Мы же не заняли позицию поддержки какого-то определенного лагеря, а мы используем то наше преимущество, что способны говорить с каждым из этих лагерей. И поэтому можем быть главной силой, которая способна обеспечить и переговоры, и какой-то выход из конфликта с меньшими потерями и трагедиями. Это одна сторона конфликта. Другая — та, о которой я уже сказал: мне кажется, что израиле-палестинский конфликт — это кульминация той ненависти, которую исламский мир испытывает к навязываемой им культуре, цивилизации Запада и Соединенных Штатов. И в этом конфликте главным противником исламского мира выступают и Израиль, и Соединенные Штаты. Соединенные Штаты сейчас всеми силами стараются это переориентировать и превратить в некое противостояние человечества против недочеловеков.
И еще остается один аспект этой проблемы, который заключается в том, что совершение террористического акта 11 сентября приписывается каким-то радикальным мусульманским группировкам. Эта версия отчасти навязана средствами массовой информации Соединенных Штатов. Но ведь до конца совершенно неизвестно, кто совершил этот акт. Соединенные Штаты сообщили, что они имеют какие-то неопровержимые доказательства участия в этом бен Ладена, которого, похоже, в свое время ЦРУ само и создавало. Но эти доказательства они России не сообщили. Так что Россия находится вообще в унизительном положении. Мы этим самым декларируем свое участие в действиях, основания которых нам не известны. Никому, и даже, судя по всему, самому высшему руководству.
