Даже от панорамы Дуная в Братиславе не у каждого захватит дух. Лучшую в городе смотровую площадку, как считается, предлагает холм, на котором полвека назад выстроили Славин, советский пантеон скорбной благодарности. Родился бы Ян Коллар столетием позже – сочинил бы, поднявшись к Славину, торжественную оду о павших героях, навсегда ушедших в чертог славянской Вальхаллы. Официально Славин – символ победы над фашизмом, но на самом деле этот монумент – символ жертвенности и смерти, громадный красноармейский некрополь, равного которому нет на берегах Дуная. Профессор Ян Светлик, ответственный за общее оформление памяти почти семи тысяч погибших воинов, следовал двум архитектурным традициям: советской монументальной классике Евгения Вучетича и немецкому канону гигантских траурных павильонов Бруно Шмитца
[37]. Светлик строго придерживался воинских ритуальных правил: одни гранитные солдаты на барельефе дают присягу знамени, другие солдаты, участники многофигурной композиции, сражаются с невидимым врагом, третьи склоняются над убитым товарищем; бронзовые словацкие девушки несут негнущиеся цветы благодарности мертвым освободителям, спящим вечным сном, очевидно, под гимны богини Славы. На сорокаметровой высоте над колоннадой пантеона (за его массивными металлическими дверями – видно в щель – установлен тяжелый беломраморный саркофаг) еще один, главный, бронзовый солдат, как ангел хоругвь, разворачивает еще один, главный, бронзовый стяг. В 1960 году над всей тысячей славинских захоронений по понятным причинам и не подумали поставить хотя бы один, пусть небольшой крест. Ошибку исправили сравнительно недавно: деревянный крест неподалеку от крайней в долгом смертельном ряду могилы гвардии лейтенанта Александра Ковбасы выглядит свежевыструганным. На склоне холма под этим крестом – кладбище пожелтевшего елового лапника и пустых пластиковых бутылок.
В Словакии спокойнее, чем в соседних Чехии, Венгрии, Польше, относятся к разного рода русским и советским вмешательствам в государственную и национальную историю. Царский экспедиционный корпус под командованием генерала Ивана Паскевича, помогавший юному императору Францу Иосифу разгромить Венгерскую революцию 1848–1849 годов
[38], здесь карательным не считают. Как раз в то время народные будители впервые обратились к венгерским властям с петицией о признании национальных прав словаков, но в ответ получили отказ и репрессии. Последняя по времени смена общественного строя не испарила до дна местное русофильство, хотя перспективы политического развития в Словакии однозначно связывают не с Москвой, а с Брюсселем. Еще один, довольно элегантный монумент советским воинам стоит на центральной площади Братиславы, на набережной – памятник морякам советской Дунайской военной флотилии; они не обнесены заборами, как в Будапеште, их не красили в розовое, как в Праге или Софии. Вторжение 1968 года оставило о себе черную память, однако последовавший за ним разгром чешской либеральной элиты сопровождался и изменением баланса федеративных отношений Праги и Братиславы в политике и культуре в словацкую пользу.
Так что президенты независимой Словакии и теперь ежегодно возлагают цветы к мемориалу Славин 4 апреля, в день освобождения Братиславы от фашистов. Что, увы, не делает Славин более человечным. Все тут по советской традиции: никто не забыт, ничто не забыто, и птицы не поют. Сквозь трещины кладбищенских плит пробивается молодая трава. С вершины холма должна открываться панорама Малых Карпат, но далекую горную гряду разглядит разве что бронзовый знаменосец. А вот Дунай хорошо виден каждому: серебристо-серая лента в солнечную погоду и грязно-серая, если ненастье; река цвета бетонных славинских плит.
Подвиг советских воинов – освободителей румын, венгров, словаков, чехов от фашизма – воспел сразу после того, как это освобождение закрепило послевоенный раздел Европы, украинский прозаик-фронтовик Александр (Олесь) Гончар. В 1946–1947 годах он опубликовал вначале в Киеве, а потом и в Москве свое дебютное произведение – цикл из трех небольших романов “Знаменосцы”, выдержанный в строгом соответствии с кремлевским пониманием задач соцреалистической литературы. Эпопея Гончара повествует о продвижении Красной армии через Карпаты (названные Трансильванскими Альпами), о взятии Будапешта, о боях в Чехословакии; все оканчивается вступлением советских войск в Прагу. Сражаясь с врагом, лейтенант Евгений Черныш, главный герой книги лауреата одной Ленинской и двух Сталинских премий и одновременно альтер эго автора, размышляет не только о смысле своей жизни и любви к военфельдшеру Шуре Ясногорской (по законам жанра погибающей незадолго до Победы), но и об общественно-политических проблемах разной степени сложности. На вопрос о том, чем Красной армии удалось “так легко повернуть к себе” народы, прежде воевавшие на стороне нацистской Германии или покорно терпевшие фашистское иго, Черныш находит простой ответ: “Только правдой нашей борьбы, только вином свободы”.
В СССР и странах народной демократии пусть и искреннюю, но кондово по меркам не только сегодняшнего дня написанную книгу Гончара о Карпатах и Дунае переиздавали более ста (!) раз. Не только в силу литературного дарования, но и по соображениям общественной целесообразности Гончара (не все его книги следовали сиюминутным канонам советской литературы) считают классиком и в современной Украине. Писатель, на склоне лет увлекшийся идеями национального возрождения, скончался уже после распада Советского Союза, успев застать крушение сформированного Второй мировой войной политического мира. Одна из частей трилогии “Знаменосцы” называется “Голубой Дунай”, хотя ее автор и сам видел, какого Дунай в действительности цвета. Использование штраусовского мифа для создания несложного литературного образа, конечно, оправданно: голубая, как ясное небо, река для советского писателя – символ победы над фашизмом и счастливого послевоенного будущего. Вот цитата из романа; в передышке между боями беседуют советские солдаты:
